Зиганшин усмехнулся.

– Я говорю серьезно, – продолжала Альтман, – вы превосходный специалист, ветеран боевых действий, попали в такую трагическую ситуацию, и наш долг помочь минимизировать ущерб.

– Что случилось, то случилось. Ничего не поделаешь.

– Мстислав, я доложила вам свои возможности и оставила координаты. Думайте, звоните.

– Спасибо.

Зиганшин проводил свою пассажирку до фойе гостиницы. Прощаясь, Альтман энергично, по-мужски пожала ему руку:

– Не знаю, что сказать вам. Крепитесь? Держитесь? В общем, визитка моя у вас.

– Простите, что вам достался такой проблемный водитель. – Зиганшин растянул губы в улыбке и быстро ушел.

Когда он вернулся домой, Фрида еще не спала.

– Прости, что задержался, – сказал Зиганшин, – встречал в аэропорту одну сумасшедшую.

Жена пожала плечами.

– Зато привез тебе икры и еще какой-то морской гадости. – Быстро переодевшись в домашнее, он сел на край постели, взял Фриду за руку и вдруг заметил, что обручальное кольцо совсем не держится на ее пальце. – Ты опять ничего не ела?

– Ела.

– Надо еще. Давай принесу тебе чаю и бутерброд с икрой?

– Не надо. Пусть дети поедят, им важнее.

– Там такой пакетище, что всем хватит.

– Слава, а ты можешь отвезти меня на кладбище? – вдруг спросила Фрида.

Он покачал головой:

– Тебе надо сначала немного окрепнуть. Там на машине не подъехать, метров двести, а то и больше, надо пешком. Фрида, не волнуйся, я все сделал как надо. Место хорошее выбрал, на яру такой мысочек. Внизу речка, корабельные сосны растут кругом, будто и не кладбище.

– Но ты меня отвезешь?

– Конечно, как только поправишься.

Фрида вздохнула:

– Не знаю, я что-то не хочу поправляться. Тебе, наверное, противно на меня смотреть, что я лежу, как квашня, но если вставать, то придется жить и что-то делать, а я боюсь. Слабая я, Слава, малодушная стала.

– Ты начни хотя бы есть.

– Никак. Кстати, скажи, пожалуйста, Ксении Алексеевне, чтобы она больше специально для меня не готовила. Если смогу, то и простой еды поем, а из-за ее кулинарных изысков я крайне неловко себя чувствую.

Зиганшин кивнул.

– Слушай, – сказал он, вытягиваясь рядом с ней, – мне тут предложили заявление в прокуратуру написать на эту гадину. Давай?

– О чем ты вообще?

– На врачиху твою.

Фрида резко приподнялась на локте:

– Ты с ума сошел?

– Нет. Эта тварь должна ответить за то, что сделала с нами!

– Слава, опомнись!

Он хотел обнять Фриду, но она оттолкнула его с неожиданной силой.

Зиганшин встал с кровати и поправил жене подушки.

– Фридочка, ты почувствуешь себя спокойнее, если ее накажут.

– Вообще не вижу связи. С какой стати мне станет хорошо, если ей будет плохо?

– Фрида, возмездие важно. Это не смягчает боль утраты, но дает силы жить, иначе зачем нужна вся правоохранительная система, сама подумай.

– Зиганшин, оставь эту идею! Вот просто сейчас забудь о ней, и все.

– Слушай, но я же не замышляю постыдный самосуд, а просто хочу, чтобы человек, разрушивший нашу жизнь, был наказан по закону. Подумай сама, разве справедливо, что наш ребенок мертв, ты едва выжила, а эта стерва гуляет как ни в чем не бывало.

Фрида нахмурилась:

– Подойди ко мне, Слава. Сядь.

Он повиновался.

– Виновата не врач, а осложнение, – сказала Фрида. – Да, она проглядела это осложнение и упустила время, но такое бывает со всеми, даже с самыми опытными врачами. Тебе сказали, что не хватило каких-то пятнадцати минут, чтобы достать нашего сына живым, и ты больше всего мучаешься от этого, что был шанс, а его не сумели использовать. Только, Слава, ничего уже не изменишь. Даже если мы расстреляем всех людей на земле, все равно не сможем вернуть эти пятнадцать минут.

– Но сможем восстановить справедливость, – буркнул он. – Если рассуждать, как ты, то вообще не надо преступников ни ловить, ни наказывать. Пусть гуляют, людей-то все равно не оживить.

– Ты передергиваешь.

Мстислав Юрьевич нахмурился, подыскивая слова. Первый раз он не мог объяснить жене то, что представлялось ему очевидным.

– Нет, Фрида, я прав.

Она опустилась в подушки и перевела дыхание.

– Но и я права и прошу тебя, давай никуда ни на кого подавать не станем. Мне там работать еще, на минуточку.

– При чем тут это?

– Как я буду людям в глаза смотреть?

– Ну, знаешь, эта занюханная больничка с неграмотными врачами далеко не предел мечтаний. Фрида, я хоть сейчас позвоню Руслану или Яну Александровичу, и они в три секунды найдут тебе достойную работу, и сделают это с удовольствием, потому что знают, какой ты прекрасный специалист.

Фрида покачала головой:

– И на этой достойной работе сразу узнают, что я подвела коллегу под монастырь.

– И станут на твою сторону, если нормальные люди.

– Я не могу так рисковать, в конце концов, работа – это все, что у меня осталось.

Зиганшин сжал ее ладонь:

– Не все, Фрида, совсем не все.

– А если моя карьера для тебя не аргумент, напомню тебе известную максиму, что душевный покой дает прощение, а не возмездие.

– Если виновный раскаялся. Но эта сука живет припеваючи и о нас даже не вспоминает! – Зиганшин почувствовал, что сейчас сорвется на крик, и больно ущипнул себя за ногу, чтобы успокоиться. – И плевать ей, что она переехала всю нашу жизнь! Ты дышать не можешь от боли, а она в ус не дует, просто случай из практики у нее такой! Добавление в копилку врачебного опыта! Ай!

Он вскочил и заходил по комнате, а потом выбежал на улицу и вдохнул сырой осенний воздух.

Холод немного отрезвил, и Зиганшин сделал круг по участку, кстати, захватил брошенный Светой велосипед, откатил в гараж и вдруг сообразил, что ни разу не говорил с ребятами о произошедшем, не спрашивал, горюют ли они по маленькому братику. Как-то априори все посчитали, что скорбь детей не может быть глубокой.

Фрида слишком слабая, чтобы заниматься с детьми, он в отпуске был поглощен горем и заботами, а теперь целыми днями пропадает на службе. Нет, он следит, чтобы Света с Юрой были сыты, одеты и ходили в школу, но на этом все.

Только если Лев Абрамович с ними говорит, но на это слабая надежда. Когда страдает родная внучка, тут уж не до чужих ребятишек.