И так далее. Так вот, в такой ситуации что делают актеры. Они следуют установленным правилам. Ну, то есть им, конечно, за это что-то платят. Может быть, даже платят вполне сносно. Но они следуют установленным правилам. Потому что в противном случае они не смогут делать то, ради чего живут.

И к чему ты это.

К тому, что это закономерно. И не могло случиться по-другому. Потому мы тут вчетвером и сидим. Потому что есть определенные правила. Закрепленные, согласованные со всеми и ни с кем. И потом принимается решение. Претензий, в общем-то, нет. Какие могут быть при таких обстоятельствах претензии. Мы ведь тоже действуем в рамках установленных правил. То есть мы безропотно прячемся от правил и тем самым им следуем. Мне в детстве мама так говорила

Все из детства.

Ну да. Мама говорила

Родители всегда говорят что-то невероятно мудрое.

Разве нет. На этом и строится семья. Мама говорила

Как будто они знают больше, чем мы сейчас.

В чем-то они да, знают больше. Мама

Мне кажется, он не дышит.

С чего ты взял.

Зашел. Посмотрел. Не дышит.

Чай допьем и пойдем.

Может, сейчас.

Потом. Что тут поделаешь уже.

У тебя ко всем такое отношение.

Ко всем.

И к себе.

И к себе.

Я стояла там, как будто парализованная. Ничего не могла делать. Говорить тоже. Стояла посреди улицы. Мимо кто-то проходил. Играла какая-то музыка. Я стояла и не могла пошевелиться. А что было дальше. А дальше не было ничего. Мы привыкли, я привыкла. Как можно к этому привыкнуть. Никак нельзя, но привыкли. Сама от себя не ожидала, что буду смотреть на них и ничего не чувствовать. А что дальше. Потом стали уходить люди. Еще вчера были соседи, сегодня нет соседей. Вчера мальчик выгуливал собаку возле дома, сегодня собака бегает в одиночестве, сама волочит за собой поводок. Вот просто стали уходить. Да, просто исчезать. Я никогда такого не видела. Чтобы утром в самое многолюдное время нигде не было ни души. То есть были какие-то, но ощутимо меньше, чем прежде. А вы, что вы ощущали тогда. По-прежнему ничего. Слонялась по улицам, заходила в полупустые магазины, покупала продукты. Ничего. А что я могла сделать. Да, вы правы, ни вы, ни я, никто ничего не мог поделать. Вот я и смирилась. Перестала себе задавать вопросы. Мне надоело повторять одно и то же.

Вегнер садится на стул и ощущает, как вилочковая кость врастает ему в позвоночник, через поясницу, он ерзает, но еще не знает, что отныне является неотъемлемой частью стула, что стул является неотъемлемой частью его тела.

В детстве мы ходили на холм возле железной дороги смотреть на поезда. Не то чтобы кто-то из нас отличал одни поезда от других. Просто сидели и разглядывали, всматривались в окна. Где-то недалеко была площадка и крошечный магазин на первом этаже жилого дома. Мы покупали там шоколадные конфеты, еще какие-то сладости. Сидели, смотрели на поезда, жевали. К вечеру становилось прохладнее, свет желтел, вдалеке шумели машины, собаки, изредка люди или что-то еще. Но в остальном там было поразительно тихо, так тихо, как потом никогда не было. Мне кажется, так спокойно я тоже себя не чувствовал. Это было ощущение абсолютной безопасности, отсутствие вмешательства. Когда кто-то приходит и, как само собой разумеющееся, сообщает тебе, что тебе положено делать, а что нет. Это потом нечто внешнее начинает распоряжаться твоим порядком вещей, диктовать желания, принципы, ценности, высокомерно рассказывать тебе, как на самом деле обстоят дела в твоей собственной жизни. Или получаешь документ, приказывающий тебе делать не то, что тебе нужно, а то, что нужно существующей над тобой системе. Положим, идет человек, несет что-нибудь или стремится добраться до определенного почему-то важного пункта или сделать нечто необходимое, а по дороге его останавливают, задают вопросы, изучают сопроводительные бумаги, потому что у всякого должны быть сопроводительные бумаги, снова задают вопросы, но уже настойчивей и, разумеется, бессмысленней, потом задают вопросы, ответы на которые никого постороннего явно не касаются, но человек вынужден отвечать, не потому, что считает нужным, но потому, что вынужден считать эти вопросы нужными кому-то, кому угодно, кроме него самого, а система становится еще настойчивей и предлагает, нет, уведомляет о необходимости сопроводить, пройти куда-то, совсем не туда, куда допрашиваемый стремился, чтобы там уточнить некоторые детали, о которых допрашиваемый попросту не знал до нынешней встречи, и совершенно очевидно, что он может не идти, отказаться, заявить о своих правах идти дальше туда, куда шел, но на каком-то интуитивно-рефлекторном уровне, то есть на уровне животных подозрений, подкожного импульса, он вполне ясно сознает, что никакой альтернативы этой действительности нет, что есть заведенный и, разумеется, утвержденный всеми инстанциями порядок разрешенных реакций, согласно которому он как будто имеет юридическое право, являющееся частью системы, то есть что дышло, но никакого права, кроме вымышленного, по сути, не имеет, поэтому, мгновенно испытав всеобъемлющее состояние беспомощности, почти коллективной, да, коллективной беспомощности, вдолбленной с малых лет вместе с призрачным чувством причастности к навязанной общности, обретенной от рождения вне зависимости от предпочтений, целиком парализованный, он слушается, меняет траекторию пути, идет следом, потому что иной модели поведения ему никогда не позволяли, потому что здесь положено вести себя так, потому что здесь безопасность вторична, и на этом построено многое, практически все. Из подобных ситуаций складывается закономерность, поведенческий алгоритм, внутри которого нет и никогда не было места тишине, спокойствию, разглядыванию поездов, поскольку так решено, система предлагает тебе некоторое количество лет, в течение которых тебя не тронут, но за это тебя в обязательном порядке тронут потом, по прошествии, именно так, за то, что тебе позволили тогда смотреть на поезда, потому тебя остановят по пути в какой-нибудь пункт, куда ты за каким-то делом стремишься, станут расспрашивать задавать вопросы изучать сопроводительные бумаги потому что у тебя должны быть сопроводительные бумаги снова задавать вопросы но уже настойчивей и бессмысленней потом задавать вопросы ответы на которые никого постороннего явно не касаются и ты вынужден будешь отвечать не потому что но потому что вынужден считать нужными а система станет еще настойчивей и предложит уведомит о необходимости уточнить детали и очевидно что ты можешь отказаться кричать орать вопить выть но на уровне животных прозрений подкожного импульса ты сознаешь изнутри понимаешь есть заведенный порядок поэтому испытав всеобъемлющее состояние коллективной беспомощности зашифрованной в тебе этими которые уведомляют призрачным чувством причастности к общности вне зависимости. Поэтому однажды, потом, по прошествии, через какое-то время ты оказываешься здесь или в каком-то месте вроде этого с другими такими же, чтобы подальше, чтобы спрятаться, чтобы никто не отыскал, чтобы

Попробуй приподнять.

Зачем.

Подпихнем простыню.

Вот.

Да.

Положи на бок.

Ты можешь как-то деликатнее.

Поздно деликатничать.

Еще.

Да.

Вот так.

Да. Держи так. Аккуратнее.

Я держу.

Ты ворочаешь. Не надо. Мы так долго будем.

Я стараюсь.

Мы даже толком не договорились, как будем действовать.

Почему. У нас не очень-то много вариантов.

Мы договорились, что пока уберем.

Куда.

Куда-то, где не будет мешать.

Тебе все-таки не кажется, что это глупая идея.

Нет. Не кажется. Других идей у меня нет. Подержи.

Держу.

Аккуратней. Не ворочай туда-сюда.

Я держу.

Аккуратней.

Я аккуратно.

На три. Раз, два, три.

Тяжелый.

Человек, когда умирает, становится тяжелее. Почему-то.

Мускулатура расслабляется. Организм перестает функци

Подпихни. Так.

Функционировать, сердце останавливается, мускулатура, связки, все расслабляется, смещается центр тяжести. Потом

Еще раз.

Кровь застывает. Кислород не поступает. Начинается распад. Ферменты. Дополнительная жидкость. Трупное окоченение. Посмотри на выражение лица. Все, что сдерживало, размякло. И все человеческое тело точно так же размякает. Это иллюзия, в общем-то.

Что начинается распад.

Что мертвый тяжелее живого.

Не чувствуешь.

Я его не взвешивал.

Завязывай тут.

На самом деле это обыкновенное перераспределение веществ. Как подушка. Спишь на подушке, она принимает определенную форму. Потом ты ее расправляешь, по-другому распределяешь внутренность. Так же и в теле

Завязывай.

Все просто перераспределяется. Раскладывается по другим полочкам.

Циник.

Почему. Физиология. Можно сколько угодно болтать о дихотомии, дуализме

Душе.

Душе. И прочих религиозных украшениях. Но по факту физиология. Никуда не денешься. Бедное, голое, двуногое.

Ну, ты бы все это хотя бы не тут бы.

Да ладно. Что теперь. Затяни крепче.

Как так получилось.

Ну как получилось. Каждый делает так, как ему требуется. Ему потребовалось так.

Каждый сам решает, что ему нужно.

Хочешь сказать, это такой сознательный шаг. Лечь и лежать, пока не закончишься. Решил, сделал. Лежишь такой, думаешь, а чего мне вставать-то, какой в этом был бы глубинный или хотя бы поверхностный смысл. Нету никакого, думаешь, а раз нету никакого смысла, тогда и вставать не нужно. Ничего же не изменится оттого, что ты прекратишь валяться, поднимешься, что-то начнешь скрупулезно делать.

Примерно так делают все. По правде говоря. Все ложатся и лежат.

Ну, нет. Кто-то что-то по-прежнему делает.

Никто