– Турок я вам оставил, а сам искал черкесов, – ответил тот серьезно.

– Каких черкесов?

– Тех, что нашим охотникам головы отрезали.

– Нашел? – встрепенулся Агафонов.

– Нашел…

В голосе ефрейтора прозвучали зловещие ноты. В отличие от бахвалившегося Гиляровского он не приписывал себе подвигов, а скорее недоговаривал.

– И что?

– Кого догнал, того наказал, – лаконично ответил Голунов и перевел разговор на другое:

– Ваше благородие, – сказал он, – разрешите лучше Лыкова мне забрать! В команду левой колонны.

– Зачем? – насторожился поручик.

– Тут его этот актеришка испортит. Не выдержит Алексей, все равно уйдет в охотники. Уж лучше под мою руку.

Полуротный задумался. Прошелся туда-сюда… Только теперь Алексей заметил, что он прихрамывает.

– Контузило, пустяк, – сообщил Агафонов, перехватив его вопросительный взгляд. – Ну а вы, Лыков, что думаете? Куда больше хочется?

– Больше – к Калине Аггеевичу, – сразу же сказал тот.

Поручик вздохнул:

– Эх… Были бы вы военный человек, знали бы, как нужны в ротах кандидаты в унтер-офицеры…

– Я не хочу делать военную карьеру, – торопливо доложил Алексей.

– А чего ж тогда на войну пошли?

– Испытать себя. И послужить правому делу.

Агафонов посмотрел парню в глаза, словно хотел понять, где тот соврал. А может, его покоробило «правое дело»? Наконец поручик сказал:

– Хорошо. Поступайте в команду левой колонны. Сочините рапорт, я отдам его на подпись капитану.

– Есть!

– И… держитесь там ближе к Калине Аггеевичу.

– Есть!

Так для вольноопределяющегося Лыкова началась новая жизнь на войне.

14 апреля Рионский отряд взял с боя позицию на высотах Муха-Эстаде и остановился для перегруппировки. Пассивная фаза затянулась на две недели. Это было вызвано отвратительным состоянием дорог в захваченной местности. Штабисты и интенданты с ужасом обнаружили, что на границах Турецкой Гурии все дороги кончаются. Начали четверить обозы[8], но и это не помогало. Единственное удобное шоссе идет в Батум вдоль моря, и пользоваться им нельзя – обстреляют броненосцы. А в горах только вьючные тропы! Русские вступили в совершенно дикую горную страну Аджарию. Она не предназначена для военных действий крупными силами. Северная часть Аджарии называется Кобулетия. Она, в свою очередь, делится на Верхнюю, горную, и Нижнюю, приморскую. Кобулетия населена воинственным и храбрым народом. Этнически это грузины, но принявшие магометанство. Кобулетцы ненавидят всех. Даже турок они едва терпят, как единоверцев. А православных уже много лет грабят и разоряют, воруют в Гурии женщин и детей, занимаются контрабандой. Молодчество развито в Кобулетии в высшей степени. Здесь разводить скот и заниматься земледелием считается делом чуть ли не позорным. Вот грабить и убивать – совсем другое! Настоящий джигит не опускается до мирной жизни. И таких джигитов там около десяти тысяч. Есть еще большой поселок Цихисдзири, населенный черкесами. В шестидесятых годах они бежали из Западного Кавказа в Турцию, спасаясь от русских штыков. Кто не смог убежать, погиб. Сейчас в самой Турции черкесы освобождены от воинской повинности. Вместо этого они охотно идут в иррегулярную кавалерию, в башибузуки. Ненависть их к русским общеизвестна. В османской армии они лучшие наездники и разведчики. Пленных не берут, раненых добивают с особой жестокостью.

Вот такие силы – кобулетцы и черкесы – стояли сейчас перед Рионским отрядом. У себя дома они знали каждую тропинку и каждое дерево. Театр войны представлял собой узкую полосу земли, зажатую с трех сторон горами, а с четвертой – морем. Вся она или поросла вековым лесом, или была непроходимым болотом. Малярия таилась под каждым кустом. Ядовитые испарения косили людей много быстрее, чем турецкие пули. Каждый день в отряде кого-то кусали ядовитые змеи, которые кишели здесь на каждом шагу. Тарантулы и фаланги заползали в палатки и жалили людей. Снабжение двадцатитысячного войска превратилось в неразрешимую задачу. Сена в Кобулетии нет вовсе, поскольку нет лугов. Лошадей пришлось кормить галой – местным просом – и стеблями кукурузы. Все привозилось из Грузии или даже России во вьюках. А много ли груза можно положить во вьюк? В Рионском отряде остро не хватало перевязочных материалов, лекарств и провианта.

Всего этого Лыков не знал. Его перевели в охотничью команду левой колонны, в подчинение к ефрейтору Голунову. Начальником всей команды был поручик Фокин. Он сразу понравился Алексею своим внушительным спокойствием. Среднего роста, подтянутый и вежливый со всеми, поручик походил на обычного штабка[9]. Однако при штурме Муха-Эстаде он направил своих людей во фланг вражеской позиции. Как раз там, по наблюдениям разведки, сидели «ассакире-муавине». Так год назад переименовали башибузуков; в переводе это означало «подвижное войско». Но от смены названия разбойники не стали добрее. В отряд входили преимущественно черкесы, но были еще курды и карапапахи. Именно эти люди отрезали головы нашим охотникам. Фокин окружил их со всех сторон. Для этого поручику пришлось лично провести два отделения самых отчаянных за турецкие окопы. Когда началась перестрелка, ребята сидели тихо. А как только стрелковые цепи вышли к реке, ударили белым оружием, без выстрела. Черкесы почти все остались на поле боя. Их гнали и убивали до реки Ачкуа, чуть не захватив сгоряча еще одну турецкую позицию – на Хуц-Убанских высотах. В нужное время Фокин увел своих бойцов назад. И снова сделался вежливым и спокойным…

Жизнь Лыкова переменилась. Первым делом его переодели: в тесном мундире и тяжелых сапогах лазить по горам неудобно. Новичку вручили поношенный архалук со следами замытой крови и такую же потрепанную черкеску. На ноги он надел кожаные чувяки с суконными ноговицами. На голову водрузил черную, мелкого курпея, папаху с шерстяным башлыком. Еще выдали поршни – подошвы из толстой буйволовой шкуры, с железными шипами. Поршни подвязывались к ногам веревками и предназначались для лазания по скалам. Из оружия Алексею достался трофейный черкесский кинжал, простой отделки, зато хорошей стали.

У Лыкова начались бесконечные занятия. С первых дней он попал в обучение к Голунову. Пластуны действительной службы – это же черти! В огне не горят и в воде не тонут. Калина хоть и отслужил уже срок, но навыков не утратил. Ефрейтор знал и умел столько всего, что Алексей поражался. Он стрелял из любого оружия, метал ножи, а нагайка в его руках была опасней шашки. Мог побороть любого в отряде, даже силача Гиляровского, используя странные необычные приемы. Часами сидел под водой, дыша через камышовую трубочку. Обходился минимумом еды, был способен не спать трое суток кряду. И видел в темноте, как кошка.