На литературе, бывало, мы читали у доски стихотворения наизусть. Показывать какую-то интонационную декламацию, проявлять отношение к содержанию стиха или другие эмоции, короче, читать «с выражением» в школе как-то не принято, это явный выпендреж, и мало кто так делал. А тут Алхазу привелось читать «О доблестях, о подвигах, о славе…» Блока. Стихотворение о том, что от лирического героя ушла любимая. Алхаз эти стихи прочитал так задушевно, что на словах «… Не знаю, где приют своей гордыне Ты, милая, ты, нежная, нашла…», у меня прошла с ног до головы волна эмоциональной дрожи.

Примерно в это же время в моей жизни появилась, или правильнее будет сказать, промелькнула Оля Аветисян, девочка из восьмого класса. Я сейчас не помню, как наши пути могли сойтись. Оля говорила, что пишет стихи, что дружит с Арутиком (так она называла Алхаза). Они жили в одном доме на улице Кирова, в здании старой автостанции. Оля была очень миленькой девочкой, а я был тогда в переходном состоянии, когда Женя Фандунц остывала в сердце, а Армине Алекова ещё не обжигала. Я прозондировал тему Оли у Алхаза, на что он ответил: «Я с ней больше не дружу, если хочешь, возьми её себе». Вот так и сказал: «Если хочешь — возьми».

Оля Аветисян — мимолётность в моей школьной жизни — впоследствии снова появилась и упрочилась в моём большом мире друзей. Она вышла замуж за Гагика Навояна, с которым мы сдружились после института, и который стал свидетелем с моей регистрации.

Алхазян Арутюн окончил Киевский медицинский, стал торакальным хирургом, там и живёт. После школы и института мы коротенько пересекались. Один памятный эпизод я описал в главе о Веронике Никандровне.

Алекова Армине, она же Бригитта, девушка, которую я узнал в девятом классе, а в десятом уже влюбился и молча «страдал».

Почему мы её прозвали Бригиттой, я не помню. Видимо, с целью шифрования, чтобы никто не догадался, о ком идёт речь. Девятый класс, время, когда мы дня не пропускали, чтобы не пойти в кино. Тогда было много детективов, восточногерманских, чехословацких, венгерских, герои носили имена из другой неведомой жизни, Катарина, Сесилия, Лола, Эстер, Хелен, Софи. Оттуда и выбрали, это был коллективный выбор. Мы сами тогда окончательно перешли на клички: Мур, Масео, Фауст, Лувр, Козрь. До сих пор мы при тех именах, дети друзей обращаются ко мне «дядя Мур».

Итак, она средь нас звалась Бригитта, а в школьном журнале значилась под именем Алекова Армине. Она была светлокожей армянкой с каштановым волнистым волосом, голубыми глазами, хрупкой, тонкой, но с большим горбатым носом. Нос был основным препятствием, тормозом раскрытия чувства. Козрь громко подшучивал: «Представляете, ребята, у Мура нос такой, у Армине такой! Какой же нос будет у их ребёнка? Ха-ха-ха!» — и показывал на пальцах, какое носище имело бы наше потомство.

Я бросал томные взгляды на Бригитту, тайно вздыхал. Лувр, ещё один из нашей дружной семерки, сплотившейся в девятом «В», тоже влюбился в неё. Мы стали братьями по неразделённой любви. Я и сейчас не представляю, как тогда могла бы проявляться разделенная любовь. Может, провожания после уроков домой? Нет, это русские традиции, у нас такое не практиковалось. Может, вместе в кино? Без подруг, без друзей — нет, слишком открыто бы заявлялись притязания. А что оставалось? Вот так вздыхать, стараться находиться рядом, обращаться по учебным вопросам (она была девушкой умной, сложные задачки нередко разбирались нами вместе). А ещё, это было время первых классных вечеринок, где можно было сорвать медленный танец. Это было время, когда на смену твисту пришёл шейк, и мы неумело изображали что-то ритмическое, весьма далёкое от хореографии и культуры танца, стыдливо наблюдая друг за дружкой. А ещё были какие-то игры, где были элементы взаимоотношений полов, где нужно было обозначить открыто свою гендерную принадлежность. Например, двое садились на стулья спиной друг к другу, и по неожиданному хлопку ведущего поворачивали головы. Если совпадали стороны — следовал поцелуй, стыдливый чмок в щеку или губы. Если поворачивали в разные стороны — то ли щелбан, то ли пощёчина. Один раз я с Бригиттой попали на стулья, Фауст хлопнул в ладоши — наши головы дружно в одну сторону, и он провозгласил, подражая брату Лоренцо[20]: «Целуйтесь, дети мои!..» В другой раз условия игры были такие: по какой-то случайности выбиралась пара, которая уединялась в отдельной комнате на три минуты. По условиям уединившимся разрешалось всё при взаимной договорённости. И тут мне снова выпала масть, мы с Бригиттой ушли в другую комнату. Но я не представлял, как такое происходит, как надо начать, что сказать, как приблизиться, молчать или попросить разрешения, стоять или присесть на стул? Было столько «не знаю, как», что я никакой инициативы не проявил. Мы, молча, просидели отведенное время и вышли.

Бригитта была умной, способной ученицей, заслуженно числилась в классных лидерах. Она закончила биофак Ереванского университета, вышла замуж за Асламазяна Камо.

У Астхик, фамилию вспомнить не удалось, был большой горбатый нос и серые глаза[21]. В смысле учёбы она была весьма средненькой ученицей, внешностью мало привлекательной. Запомнилась мне только одна деталь, и обратил на неё моё внимание Серёга Татевосян, он же Ճուտ[22]. В десятом классе была вечеринка, видимо, к окончанию занятий, перед экзаменами. В этот день 17-летние парни и девушки, те, кому было уже невтерпеж, понимая окончание учительского надзора и контроля, позволяли себе элементы взрослости: помаду, тени, шиньоны, серьги и т. д. В частности, Астхик сделала себе роскошные локоны и высокую укладку, или нацепила шиньон, я в этом не разбирался тогда, но она преобразилась во взрослую девушку. А юбка у неё в тот день была выше колен на целую ладонь и открывала ядрёные девичьи бедра. Плюс босоножки на каблучке, — вот вам и школьная девичья сексапильность в натуре. Серёга, маленький, юркий, шебутной, носился туда-сюда, периодически подкидывая нам как особенную новость: «Ребята, видали, какая сегодня Астхик красивая! Какие у неё ляжки![23]»

Серёга Татевосян отстал от своих одноклассников «В» класса, но был дружен с ними и появлялся периодически на каких-то праздничных мероприятиях. То есть, он персонаж «Школьного двора», но в контексте удобнее обрисовать его несколькими штрихами здесь. Ճուտ не отличался успеваемостью, троечник, рыжий с веснушками башибузук[24], с чрезмерной гибкостью суставов (он разгибал кисть другой ладонью так, что тыльной стороной пальцев касался предплечья). До десятого класса он был маленьким птенчиком, просто задержался в росте. После