На поле перед мостом началась толчея. Перепуганные механики-водители, словно слепые котята, стали в панике метаться. Два танка столкнулись друг с другом и потеряли ход; их экипажи выскочили из машин и тут же полегли под пулями финских снайперов. Ещё две машины, медленно пятившиеся назад, одна за другой взлетели на воздух. Сдетонировавший боезапас разнёс их в клочья.

Чёрным едким дымом заволокло всю округу. Мост и финские позиции стали невидимыми. Шедшие позади танки остановились. Взводные по рации запросили комбата: что делать? Но ответа не дождались. Финны не позволили. С флангов они ударили из противотанковых ружей. Их тяжёлые ПТРы L-39 отечественного производства и швейцарские «Солотурны» бронебойными 20-мм пулями превращали пятнадцатимиллиметровую броню Т-26 в решето. Загорелись ещё шесть танков. Оставшиеся восемнадцать огнём орудий и пулемётов отогнали гранатомётчиков. Но надолго ли?

Гордеев, сидел на еловом суку и вытирал рукавом ватника катившиеся от обиды и бессилия слёзы. Он понимал всю безысходность положения. Мост им не взять. Танки нужно было выводить с минного поля, подобрать раненых и погибших. Его окликнули снизу:

– Лейтенанта Гордеева к комбату!

Гордеев не узнал капитана Еремеева. Тридцатилетний крепыш за неполный час превратился в старика: пепельный цвет лица, глаза, провалившиеся будто в чёрные дыры, трясущиеся руки…

– Лёша, – прохрипел комбат, – ты видел, где танки обошли мины? Ты сможешь пройти по этому пути?

– Так точно, товарищ капитан, смогу.

– Давай на своём командирском иди туда, выведи, брат, их с мин. Не приказываю, прошу.

– Сделаем, товарищ капитан, будьте уверены. – Гордеев вскинул руку к шлемофону и тут же побежал исполнять приказ.

Он посадил за рычаги своего танка сержанта Гуляева.

– Пойдём, Ваня, тихо-тихо. Слушай мои команды, самодеятельность не допускай. Возьмём, сколько можно, раненых и живых в машину. Мёртвых закрепим на броне. Обратно пойду пешком, ты поедешь за мной и поведёшь остальных за собой. Заводи!

Гордеев провёл танк точно по следам машин, под прикрытием дыма от горевших танков добрался до скученных, словно в стадо машин, передал приказ отступать, собрав раненых и погибших. Подошедшая пехота ружейно-пулемётным огнём отсекала попытки финских бронебойщиков возобновить обстрел танков. Часа через полтора командир стрелкового полка и капитан Еремеев встретили у кромки леса бредущего по глубокому снегу лейтенанта Гордеева и ползущую за ним колонну из шестнадцати танков.

– Товарищи капитан, – с трудом переводя дыхание, доложил Гордеев, – ваш приказ выполнен.

Через два дня дивизионная и корпусная артиллерия превратила злополучный мост в груду щебня, а заодно сравняла с землёй и снегом хутор. Сапёры навели три переправы, и дивизия устремилась к Вииппури.

7

После нового года Отдельный танковый батальон, в котором воевал Гордеев, расформировали, а личный состав и оставшуюся технику передали в 35-ю лёгкотанковую бригаду 7-й армии.

Особисты арестовали комбата капитана Еремеева, командиров стрелкового полка и стрелковой дивизии. На допросы в особый отдел дивизии вызывали всех оставшихся в живых командиров рот и взводов. Гордеева допрашивали трижды, требуя дать показания против капитана Еремеева. Алексей прикидывался «солдафоном», матёрым служакой, упорно твердя:

– Не могу знать… Исполнял приказы… Не видел… Не слышал… Не присутствовал…

Он, видимо, надоел следователям, и от него отвязались. Вскоре в бригаду приехал командующий армией командарм 2-го ранга Кирилл Афанасьевич Мерецков и на общем построении личного состава вручил государственные награды бойцам и командирам. Лейтенант Гордеев был награждён медалью «За боевые заслуги».

В конце января начальник особого отдела бригады довёл до сведения танкистов постановление трибунала фронта, которым приговаривались к расстрелу несколько высокопоставленных командиров, в том числе бывший командир их стрелковой дивизии и командир стрелкового полка. Капитан Еремеев в списке не значился. Но больше о нём Гордеев никогда не слышал.

В феврале сорокового года 35-я танковая бригада приняла участие в прорыве обороны линии Маннергейма. Танки бригады побатальонно были приданы 100, 113 и 123 стрелковым дивизиям.

В полосе наступления дивизий финны решили нанести контрудар с целью если не сорвать, то хотя бы замедлить наступление советских войск. Удар наносила 23-я финская пехотная дивизия при поддержке 4-й танковой роты в составе 13 лёгких танков «Виккерс» и «Рено». Ранним утром 26 февраля финны пошли в атаку. Из-за поломок две машины остановились; к позициям советских войск, расположенным вдоль железнодорожного полотна, вышли шесть танков и напоролись на танки 35-й бригады. Это были отправленные в разведку Т-26 взвода лейтенанта Гордеева.

Вначале Алексей увидел густые облака выхлопных газов, поднимавшиеся из-за заснеженной кромки распадка, услышал натужное рычание двигателей. Затем из низины выполз «Виккерс» с бортовым номером R-648 и остановился, то ли ожидая другие танки, то ли командир экипажа решил осмотреться. Алексей тщательно, не спеша прицелился[1] и послал бронебойный снаряд своей 45-мм пушки в башню финского танка. Было хорошо видно, как снаряд проломил броню, и ударной волной вырвало башенный люк. Оттуда повалил дым. В этот момент ещё один снаряд, пущенный одним из танков взвода Гордеева, угодил «Виккерсу» в корму. Танк вспыхнул. Никто из него не выбирался. Экипаж, видимо, погиб сразу.

Из распадка выползли ещё три финских танка. Один из них с бортовым номером R-655 пересёк железную дорогу и открыл огонь в сторону советской пехоты. Он тут же был подбит танками взвода Гордеева, но не загорелся; его экипаж выбрался на снег и исчез в утренней мгле. Подоспевшие танки 35-й бригады расстреляли два других «Виккерса».

Обойдя по сторонам распадок, советские танкисты не обнаружили финской пехоты, видимо, не рискнувшей наступать. Зато обнаружили ещё четыре вражеских танка, уходивших назад, к лесу. Два «Виккерса» сразу были расстреляны и вспыхнули ярким пламенем. Третий, пытавшийся при отступлении свалить сосну, потерял ход, остановился и был немедленно подожжён. Танк с бортовым номером R-670 потерял гусеницу, замер, развернул башню, ударил бронебойными по советским танкам, прикрывая отход экипажей, покинувших горевшие танки. Один бронебойный 37-мм снаряд угодил в лоб танка Гордеева. Машина не загорелась, но осколочные ранения получили все три члена экипажа. Финский танк был немедленно уничтожен.

Гордеева, раненного в бедро и голень левой ноги, аккуратно вытащили из танка, на носилках понесли к санитарным аэросаням. Повстречавшийся комбриг остановил санитаров, ласково похлопал Гордеева по щеке.

– Жив, лейтенант? Вижу, жив. Молодчага. Здорово финнов отделал. Ну, давай, выздоравливай. Жду тебя.

Алексей, превозмогая боль, сделал попытку улыбнуться.

В окружном госпитале хирурги достали из Гордеева семь осколков. Но кости не были задеты, и, по словам хирургов, здоровый молодой организм должен был быстро восстановиться. Мать, просидевшая и проплакавшая под дверью операционной, когда узнала о положительных результатах операции, рассмеялась от радости, перецеловала врачей и медсестёр. Пришедший в себя после наркоза Алексей увидел мать весёлой, бодрой, оптимистичной и,