различие сравнимо вот с чем: человек знает все о плавании, но не умеет плавать. Теоретически узнать о плавании нетрудно. Можно изучить книгу по плаванию. Можно изучить литературу, посвященную плаванию. Человек может быть специалистом по плаванию и отвечать на вопросы, любые вопросы, задаваемые о плавании. Но все же не столкните случайно такого человека в реку: познать плавание — совсем иное дело.

Человеку, познавшему плавание, вовсе не обязательно знать все о плавании. Вполне возможно, что он знает только плавание и не имеет никаких теоретических знаний. Но все теоретические знания человека не помогут ему, если его лодка будет тонуть и его жизнь окажется в опасности. В такой ситуации человек, который ничего не знает о плавании, но знает само плавание, будет в состоянии плыть и спасти свою жизнь. Вот почему мудрец Упанишады правильно указывает основные характеристики истинно знающего человека. Он говорит, что суть те, кто видят все одушевленные и неодушевленные объекты в самих себе и видят самих себя во всех одушевленных и неодушевленных объектах. Такие люди становятся свободными от горя и привязанности.

Почему же мудрец сгруппировал это — горе и привязанность вместе? Они сгруппированы вместе потому, что они есть одно, они суть неизбежные, сопутствующие части одного и того же ментального состояния. Из этой двойки одно никогда не бывает без другого. Поэтому поймите их правильно. Ум, который привязан, будет испытывать скорбь и горе. А там, где нет привязанности, горя не может быть. На самом деле горе приходит, когда уничтожен объект привязанности. Нет никакой другой причины для скорби. Предположим, у меня есть привязанность к кому-то. Если он умрет, я погружусь в скорбь. Скорбь подобна тени, которая следует за привязанностью. Если у меня ни к кому нет привязанности, то невозможно быть печальным, даже если я захочу. Есть дом, к которому я привязан. Если в нем возникает пожар, я испытываю горе. Горе приходит, как только привязанность нарушается или разбивается, где бы она ни наталкивалась на какую-то трудность, где бы ее ни прерывали, где бы ей ни противодействовали. И запомните, когда приходит горе, вы должны будете найти новый объект для вашей привязанности, чтобы спасти себя от горя, чтобы избавиться от него. Если человек, которого я люблю, умирает, я не в состоянии забыть его, пока не нахожу замену любимому человеку. Трудно забыть старую привязанность, пока я не отброшу ее прочь и не найду ей замену, проявляя мою любовь к другому человеку.

Итак, горе приходит, когда разрывается привязанность, и чтобы спастись от этого горя, нам приходится создавать новые объекты для нашей привязанности. Таким образом, этот порочный круг продолжается. Каждая привязанность приносит скорбь, и каждая скорбь подавляется новыми объектами привязанности. Приходит болезнь, надо принимать лекарство, и оно вызывает новые болезни. Тогда от новых болезней принимаются новые лекарства, а эти новые лекарства дают начало новым болезням. Таким образом, круг продолжается. Поэтому это было мудрым решением сгруппировать это вместе.

Вот почему говорится, что тот, кто знает, становится свободным от горя и привязанности. Как могут идеи «мое» и «твое» прийти к тому, кто видит себя самого во всех одушевленных и неодушевленных объектах и видит их все в себе самом? Как тогда возникнуть привязанности? Она возникает только тогда, когда я привязываю себя к кому-то и говорю: «Это мое, а остальное нет», — или когда я говорю: «Этот дом мой, а остальные дома не мои».

Когда я направлялся сюда, ко мне подошла одна женщина. Она сказала: «Благодаря вашей великой милости лавка моего сына была спасена от пожара. Загорелся соседний дом, и огонь приближался к нашей лавке. Но наша лавка была спасена». Она принесла сладости в подношение мне. Она была в восторге от того, что лавка ее была спасена. Нет, она нисколько не печалилась из-за тех домов, которые погибли в огне, поскольку у нее не было привязанности к ним. Наоборот, она была довольна: ведь дом, к которому она была привязана, был спасен.

Привязанность всегда исключающа, она цепляется за одно и не принимает во внимание остальное. Человек говорит: «Это моя жена, это мой муж, это мой сын, это мой дом, это моя лавка — во всем этом есть я и мне нет дела до остального». Если что-то случается с остальным, это никоим образом его не затрагивает, ему это безразлично. Он доволен тем, что его собственное было спасено.

Степень привязанности понимается по мере расширения области привязанности. Величайшая привязанность — это привязанность к своему собственному «я». Поэтому, если, например, случается, что тонет лодка, в которой сидят муж и жена, а ситуация такова, что только один из них может быть спасен, то оба захотят спастись. Если в доме возникает пожар, то хозяин выскочит из дома первым, а потом уже будет выяснять, где другие члены его семьи. Как только человек узнает о пожаре, он тут же бросается вон из дома. Итак, привязанность концентрируется вокруг «я» в основном. Крепче всего она соединена с «я». Затем она постепенно ослабевает по мере расширения области «моего». Она будет меньше по отношению к семье, еще меньше по отношению к стране и совсем уже ничтожной по отношению ко всему человечеству. И если на каких-нибудь других планетах живут люди, по отношению к ним не будет никакой привязанности.

Ученые заявляют, что жизнь есть по меньшей мере на пятидесяти тысячах других планет. Мы не проявляем никакой привязанности по отношению к ним. Даже по отношению к человечеству привязанность кажется минимальной. Мы остаемся равнодушными и безучастными, когда семьсот восемьдесят тысяч умирает в Пакистане. Если в нашей семье кто-то умирает, мы больше поражены горем, чем тогда, когда столько людей умирает в Пакистане. И если мы порезали себе палец, то мы испытываем больше боли, чем мы почувствовали, когда погибли эти семьсот тысяч человек. По мере приближения к «я» привязанность становится все более концентрированной, а по мере удаления от «моего» его тень становится все менее густой и более рассеянной.

Привязанность — это тень эго. Привязанности мгновенно случаются везде, где я вижу, что я «есть». Но, как я сказал, привязанность исключающа: чтобы сделать привязанность возможной, что-то или кого-то надо оставить без внимания. Поэтому мудрец говорит: что тот, кто увидел все одушевленные и неодушевленные объекты в себе самом, становится неисключающим, теперь его ощущение таково: «Все есть мое», — он становится всевключающим. Тогда привязанности не случаются, поскольку для нее нет основания.

Когда все есть мое, тогда нет никакого смысла называть