Таким импульсом в конце концов стало письмо Говарда. Он имел пристрастие к электронной почте – вместо того, чтобы вываливать свой персональный багаж в «Фейсбук», как все нормальные люди, он предпочитал связываться со всеми через ресурс «Джи-мейл». Было очевидно, что на составление таких писем у него уходили часы или даже дни. Именно от него я узнал, как идут дела у всех членов нашей экспедиции. Мингма был занят в каком-то экологическом проекте, помогал тем, кто освещал разрушительное воздействие глобального потепления на долину Кхумбу. Тадеуш с Ирени опровергли несправедливые обвинения в гибели альпиниста и продолжали работать на Эвересте вместе с Дордже и Гйалуком. Нгима продвинулся вверх по карьерной лестнице, став проводником. Малколм оправился после эпизода в горах, где он едва не погиб, и занимался теперь лесозаготовками. Робби тоже не стоял на месте – сейчас он сфокусировал всю свою энергию на техническом скалолазании и болдеринге. Если учесть еще и Ванду, которая постепенно прокладывала путь ко всем высочайшим вершинам мира, можно было считать, что все ушли от мертвой зоны.

Говард наладил отношения с женой, занялся парусным спортом; в его письмах ощущались проблески наивной радости, которая – я в этом абсолютно уверен – была совершенно искренней. В последнее письмо, озаглавленное «Переломные моменты моей жизни», он вложил фотографии: свадьба, новорожденный сын, Говард в возрасте лет тридцати («Ганнибал Лектер, молодые годы»), размытый снимок, на котором они с Робби стоят на вершине Эвереста, и наконец – групповое фото, сделанное Ирени в базовом лагере после нашего первого разведывательного похода в ПБЛ. Я удивился, а затем меня захлестнула волна стыда. Я выглядел подтянутым, счастливым и крутым. Рядом со мной стояла смеющаяся Ванда. Я по-прежнему думал о ней каждый день, хотя и понимал, что надежды нет. Моя жизнь не похожа на голливудские фильмы, где в финале всегда побеждает любовь. Но больнее всего было видеть Марка. Он казался выше, чем я помнил; глаза скрыты солнцезащитными очками, на губах – неопределенная улыбка.

Щупальца стыда начали выползать из сейфа в моем сознании, куда я его загнал.

«Это не моя вина».

«Да какая разница, чья это вина? Он ведь был твоим другом».

И тогда до меня дошло. Я понял, что нужно делать. Я вернусь в базовый лагерь и попрошу Китайскую ассоциацию альпинизма Тибета разрешить мне установить памятный знак в честь Марка и Джульет. Насколько мне было известно, кто-то делал нечто подобное, но проверить я не удосужился – я зажегся этой идеей и боялся, как бы мой порыв не угас.

Находясь в крайней степени возбуждения, я заказал через интернет первоклассный индивидуальный тур в Тибет. Я летел в Лхасу, оттуда меня с эскортом должны были доставить в Шигадзе, а уже потом – в базовый лагерь (я радовался возможности снова побывать в Ньяламе и Тингри). После этого я мог пересечь границу Непала и провести недельку, бродя по долине вместе с Мингмой, – почему бы и нет?

Наверное, я верил, что если приеду на то место, где получил травму, это как-то перезагрузит мой мозг, ликвидирует проблему Третьего Человека, маячившего на периферии зрения. Нет ничего лучше, чем небольшая встряска, ведь так, Сай?

После необъятного неба и серо-зеленых просторов тибетского аллювиального плато вид бесконечных рядов бетонных многоэтажек на окраине города по-настоящему шокировал. В большинстве из них пока что не было ни стекол, ни дверей, а черные дыры пустых окон только усугубляли безрадостную картину. Трудно было вообразить больший контраст с замысловатой многослойной архитектурой монастырей, мимо которых мы проезжали по дороге из аэропорта, или с уютными гималайскими поселениями, которые я видел, когда в последний раз был в этой стране.

Словно прочитав мои мысли, Кунга, сидевший на пассажирском сиденье, обернулся ко мне.

– Эти здания предназначены для ханьцев[86] из Китая. Сейчас, когда построили железную дорогу, многие едут сюда.

Я знал, почему их переселяют в Тибет, – чтобы разбавить местную культуру. Повсюду можно было заметить признаки того, что Джульет называла «мертвой хваткой» китайского правительства. За час пути от аэропорта мы проехали через два военных контрольно-пропускных пункта, а Кунга сказал, что по дороге на Шигадзе таких будет еще множество. «Вот где у людей по-настоящему серьезные проблемы, придурок», – сказал я себе. Когда я в последний раз был здесь, я не заметил столь вопиющих притеснений, но бóльшую часть своего путешествия я провел в Катманду, далеко от этого, а базовый лагерь представлял собой отдельную вселенную.

Наш водитель Пхурба постоянно крутил ручку радиоприемника, и монотонность тибетских мантр, которые он слушал, сюрреалистическим образом сливалась с лязгом и постукиванием нашей «Тойоты Лэнд Крузер», а басы звучали в унисон с моим пульсом, отдающимся в висках. Лхаса располагалась на добрую тысячу метров ниже базового лагеря, но специфический привкус высоты появился во рту, как только я вышел из здания аэропорта. Конечности налились свинцом, голова стала тяжелой, появилась легкая тошнота, как будто меня укачало.

Тем не менее всё шло не так уж плохо. Я сразу же нашел общий язык с Кунгой, который должен был стать моим гидом и проводником на ближайшие пять дней. Этот спокойный парень в кроссовках «Конверс» и с зачесанными назад черными волосами напоминал того ретро-красавца, приятеля Мингмы, которого мы навещали в палаточном городке. Пхурба плохо говорил по-английски, но от него исходили добродушные и спокойные вибрации, что, как это ни печально, не затрагивало стиль его вождения. На педали тормоза и газа он давил, как невменяемый, при обгоне бормотал под нос что-то невразумительное, словно проклинал всех остальных водителей на дороге, а на поворотах предпочитал ускоряться.

– Ты хочешь сразу отправиться в отель или сначала посмотреть монастырь Джоканг? – спросил меня Кунга.

– Я сейчас не отказался бы от чашечки кофе. – Возможно, и не самая удачная идея, учитывая, что я страдал от высотной болезни, но отказ от кофеина только усугубил бы головную боль.

– Американского кофе?

– Все равно.

– Я знаю одно место. Совсем новое.

Уличное движение нарастало; водители такси и мотоциклисты в Лхасе были такими же самоубийцами, как их коллеги в Катманду, – так же подрезали друг друга, так же носились по улочкам, не глядя по сторонам. Пхурба постоянно держал одну руку на сигнале – эффект от него был такой, будто он ввинчивал мне в мозг штопор, – и отчаянно жал на тормоз через каждые несколько метров. Дергаясь таким образом, мы продвигались мимо невообразимого хаоса магазинчиков в европейском стиле, торговавших всяким барахлом с ярлыками известных брендов, китайских супермаркетов и открытых лавок, где разделывали груды окровавленного сырого мяса.

– Посмотри сюда, – сказал Кунга и показал налево, когда мы на светофоре остановились позади туристического автобуса. – Дворец Потала.

– Вау!

Как я мог пропустить такое? Над городом вызывающе и гордо возвышалась усеченная пирамида из белых, красных и золотых блоков, а края ее незаметно переходили в окружающие скалы. Весь тротуар внизу заполнили степенные пожилые люди в соломенных шляпах с широкими полями, они крутили молитвенные барабаны.