Так что можно сказать, что египетско-римская империя, о которой мечтала Клеопатра, стала реальным фактом с разницей лишь в том, что ее монархи вели свой род от Октавиана, внучатого племянника Цезаря, а не от Цезариона, его сына. Но, несмотря на то что Египет и Александрия сыграли определенную роль в создании римской монархии, память о Клеопатре, благодаря замыслам и энергии которой и развилась эта новая жизнь, с каждым годом подвергалась все большему поношению. Она стала врагом этого «овосточившегося» Рима, который по-прежнему считал себя западным; а борьбу Клеопатры с Октавианом вспоминали как губительный кризис, через который прошли сторонники Цезарей. Египетскую царицу осыпали оскорблениями, о ее распущенности придумывали небылицы. Именно на этом непрочном фундаменте основывается оценка личности Клеопатры в современном мире, и каждому, кто изучает этот отрезок истории, следует с самого начала своих изысканий избавиться от тех впечатлений, которые он получит из нечистых источников. Вычеркнув из своей памяти язвительные слова Проперция (Секст Проперций, ок. 49 – ок. 15 до н. э.; римский поэт-лирик) и жестокие строки Горация, написанные в великой радости по поводу окончания войны, которая подвергла опасности его небольшое загородное поместье, читатель получит возможность судить о том, следует ли считать интерпретацию личности Клеопатры и ее действий, которые я представил на его рассмотрение, чрезмерно снисходительной и правильно ли я распорядился милосердной привилегией историка, защищая часто одинокую и очень измученную женщину, которая всю свою жизнь боролась за исполнение великолепного патриотического замысла и умерла так, как «подобает потомку столь многих царей».

Письмо Антония к Октавиану, которое Артур Вейгалл назвал непристойным, появляется у Светония (Светоний Транквилл, ок. 70–160; римский историк) в «Жизнеописаниях двенадцати цезарей» (от Юлия Цезаря до Домициана); ему предшествуют другие обвинения, выдвинутые против Октавиана диктатором Востока или его соратниками.

Марк Антоний упрекал Октавиана в том, что тот заслужил выбор своего двоюродного деда Юлия Цезаря тем, что был для него проституткой; а брат Марка Антония Луций утверждал, что Октавиан – после своих гомосексуальных контактов с Цезарем – также унизился в Испании ради Аула Гирция, получив плату – 300 сестерциев. Еще одно обвинение состояло в том, что Октавиан прижигал ноги разогретой ореховой скорлупой, чтобы на них не росли волосы, уподобляя себя женщине. К тому же в Риме во время театрального сезона все зрители посчитали нападкой на Октавиана (которой они весьма энергично аплодировали) стихи об оскопленном жреце Богини-матери, прочитанные на сцене под барабанный бой:

Кроме неприлично поспешной женитьбе на Ливии (которая тогда была беременной), Марк Антоний обвинил Октавиана в том, что тот на его собственных глазах насильно увел жену бывшего консула из столовой в спальню и вернул ее к столу со спутанными волосами и пылающими ушами. Он заявил, что Октавиан развелся со Скрибонией, потому что она слишком явно горевала по поводу того влияния, которое оказывала на него его любовница; что друзья Октавиана были его сводниками: они срывали одежды с замужних женщин и девушек, достигших брачного возраста, и осматривали их, как работорговец Тораний, готовящий свой товар к продаже.

Антоний также написал Октавиану следующее письмо личного содержания – еще в то время, когда они не испытывали друг к другу ни неприязни, ни вражды:

«Отчего в тебе такая перемена? Оттого, что я сплю с царицей [Клеопатрой]? Она моя жена. Разве я недавно начал делать это или тому уже девять лет? А ты на самом деле спишь только с Друзиллой? Пусть тебе повезет, если к тому моменту, когда ты прочтешь это письмо, ты также не переспишь с Тертуллой, или Терентиллой, или Руфиллой, или Сальвией Титисенией, или со всеми ними сразу. Разве имеет значение, где или с кем ты спишь?»

(«Quid te mutavit? Quod reginam ineo? Uxor mea est. Nunc coepi an abhinc annos novem? Tu deinde solam Druisillam inis? Ita valeas, uti tu, hanc epistulam cum leges, non inieris Tertullam aut Terentullam aut Rufillam aut Salviam Titiseniam aut omnes. An refert, ubi et in qua arrigas?»)

Способ, которым приняла смерть Клеопатра, обсуждали на протяжении веков и описывали поэты от Горация до наших дней. Их всех писателей древности вопрос о смертельной силе змеиного укуса и предполагаемом использовании его Клеопатрой при сведении счетов с жизнью лучше всего разрешил Элиан (Элиан Клавдий, годы рождения и смерти неизвестны; римский писатель и ритор II – начала III в., писал на греческом языке. Сохранились, в частности, «О природе животных» [в 17 книгах], «Пестрые истории» и др. – Ред.), который в своей работе «О природе животных» написал следующее:

«Мы полагаем, что чрезвычайно трудно обнаружить проявления или следы змеиных укусов, а змеиный яд считаем удивительно сильно– и быстродействующим. Когда ядовитая змея делает укус, яд не остается на поверхности кожи, а незаметно проникает через поры тела и попадает глубоко в жизненно важные органы. Таким образом, мы можем понять, почему придворные Октавиана не смогли быстро определить тот способ, который выбрала Клеопатра, чтобы уйти из жизни. Позднее тайна ее смерти была разгадана, когда они заметили два крошечных прокола, которые было чрезвычайно трудно увидеть или распознать. К тому же змея оставила свой след на песке, а те, кто был знаком с повадками этих существ, поняли, что без змеи тут не обошлось» (т. 9, с. 61).

«Такой выбор Клеопатрой способа своего ухода из жизни был основан на научных наблюдениях, которые она проводила в то время, когда были распространены суеверия и не хватало знаний о природных явлениях.

Клеопатра решила, что укус ядовитой змеи является безболезненным, так как, когда Август приближался к Александрии, она спрашивала на своих пирах о том, какая смерть повлечет за собой наименьшие страдания. Люди, которые получали раны, сказали ей, что смерть от меча вызывает боль; смерть от яда означает сильное физическое недомогание с судорогами и мучительными болями в желудке; но смерть от укуса змеи – легкая» (т. 9, с. 11).

Из всех историй, рассказанных об огромном научном любопытстве и интересе Клеопатры, наверное, самым необычным является та, которая обычно ускользала от глаза историка. Она изложена в Талмуде (Ниддах, 30б) и повествует об экспериментах, которые она проводила, чтобы определить, в какой момент плод в утробе обретает форму и становится эмбрионом, наверное, для того, чтобы установить, когда реально зарождается человек путем вхождения в него души.

Тогда сказал Измаил: «О Клеопатре, греческой царице, рассказывают, что, когда ее служанки были приговорены к смерти, их подвергли испытанию, и выяснилось, что мужской эмбрион был уже полностью сформирован на сорок первый день, а женский – на восемьдесят первый». Они ответили: «Никто не приводит доказательств от глупцов. В чем причина? Возможно, что служанка с женским эмбрионом отложила половую связь на сорок дней, и только тогда произошло зачатие». И Измаил сказал: «Их посадили под стражу». И раввины ответили: «Никакой сторож не помешает непристойности; надзиратель сам мог иметь с ними половые сношения. Но разве может быть, чтобы в случае проведения хирургической операции на сорок первый день женский эмбрион также оказался бы полностью сформированным, подобно мужскому?» Измаил ответил: «Они были одинаковыми, что касается этих отличительных признаков».