— Хорошо, а если, скажем, они желают как-то обозначить меня, чужого человека, что они сделают?

— Тогда они водят кулаком взад-вперед от груди: это значит «гость».

— Ну да, конечно, ведь я пришел издалека: в общем, нехитро и даже вполне понятно.

Они молча шли по просеке, выводившей к монастырским полям. Вдруг Дюрталь воскликнул:

— Но я не приметил там среди монахов ни брата Анаклета, ни старца Симеона?

— Они на ферме не работают: у брата Анаклета послушание на шоколадной фабрике, а брат Симеон ходит за свиньями; оба трудятся в монастырской ограде.

Если угодно, можем зайти пожелать доброго дня брату Симеону. В Париже, — продолжал г-н Брюно, — вы сможете рассказать, что видели настоящего святого, точно такого, какие были в XI веке; он переносит нас во времена Франциска Ассизского; можно сказать, в нем заново воплотился тот поразительный брат Юнипер, о скромных подвигах которого нам повествуют «Цветочки». Вы знаете эту книгу?

— Конечно; не считая «Золотой легенды», в ней ясней всего явился дух Средних веков.

— Так вот о Симеоне; можно сказать, что это святой редкостной простоты. Вот одно тому свидетельство из тысячи. Несколько месяцев тому назад сижу я у приора, и тут в келью входит брат Симеон. Он говорит, как положено: «Благослови» — так просят благословения говорить; отец Максимин отвечает: «Господи» — это значит, что он говорить разрешил. Брат Симеон подает ему свои очки и говорит, что ничего не видит.

«И ничего удивительного, — отвечает ему отец приор, — вы одни и те же очки носите уже лет десять; за это время ваши глаза могли ослабнуть. Не беспокойтесь, мы вам подберем нужный номер». Между тем отец Максимин машинально вертел очки в руках, да вдруг как засмеется и показывает мне пальцы: они все черные. Встал, взял тряпочку, протер очки, надел их опять на нос старику и говорит: «Что, брат Симеон, теперь хорошо видите?» Тот так и ахнул: вижу, говорит, хорошо!

Но это лишь одна сторона натуры нашего славного брата Симеона, а другая — любовь к животным. Когда свинье придет пора пороситься, он просит дозволения провести ночь в хлеву, принимает роды, ухаживает за ней, как за дитятей, плачет, когда продают поросят или посылают свиней на бойню. А уж как свинки его обожают!

— Поистине, — продолжал живущий, немного помолчав, — Богу всего милее простые души; брата Симеона Он так и осыпает милостями. Только он здесь имеет власть повелевать духами, может устранять и даже предупреждать вред от вражеских обстояний, бывающих в монастыре. Случаются, например, такие странные дела: в одно прекрасное утро все свиньи больные валятся с ног и чуть не подыхают. Тогда брат Симеон — уж он-то знает, откуда такие напасти, — кричит дьяволу: эй, ты, постой-ка, сейчас посчитаемся! Бежит за святой водой, с молитвой окропляет ею стадо, и вся скотина, только что отдававшая концы, вскакивает, и бегает хвостик колечком.

Что же до сатанинских вторжений в монастырь, они бывают на самом деле, да еще какие, и часто их удается отразить лишь упорными молитвами и крепчайшим постом; временами сатана почти по всем аббатствам рассеивает бесовские семена, которые неизвестно, как выполоть. Тут ни отец аббат, ни приор, ни все священномонахи не смогли ничего сделать; чтобы изгнать дьявола, понадобилось призвать простого рясофора, а во избежание новых нападений он получил право омывать монастырь святой водой и читать заклинательные молитвы, когда сочтет нужным. Брату Симеону дана власть чувствовать лукавого везде, где он скрывается; он бросается за бесом в погоню, травит его и в конце концов изгоняет. А вот и свинарник, — промолвил г-н Брюно, указав на маленькое здание с палисадником против левого крыла аббатства, — и прибавил: — Только имейте в виду: старый брат хрюкает, как поросенок, но отвечать на ваши вопросы, как и все другие, будет лишь знаками.

— Но со скотиной он может разговаривать?

— Да, и только с ней.

Живущий открыл дверцу; сгорбленный старый монах с усилием поднял голову.

— Здравствуйте, брат мой, — сказал г-н Брюно. — Вот привел гостя познакомиться с вашими воспитанниками.

Старик радостно заворчал, улыбнулся и знаком пригласил следовать за собой.

Он провел их к стойлам. Дюрталь отпрянул назад, оглушенный жутким визгом и невыносимым запахом навоза. Все свиньи при виде брата Симеона встали на дыбы, опершись на барьер, и весело захрюкали.

— Ну тише, тише, — ласково проговорил старец, трепля питомцев по рылам; те обнюхивали его и хрюкали пуще прежнего.

Брат Симеон потянул Дюрталя за рукав, заставил перегнуться через забор и показал ему огромную, чудовищной величины, курносую свиноматку английской породы, окруженную грудой поросят, наперебой, как бешеные, устремлявшихся к соскам.

— Красавица моя, хорошая… ладно, ладно… — шептал старик, поглаживая ее по щетинистым бокам.

Свинья же с нежностью смотрела на него маленькими глазками и лизала руки, а когда он отошел, так и взвыла истошным воплем.

А брат Симеон осмотрел других воспитанников: хряков с ушами-раковинами раструбом и хвостиками штопором, маток с брюхом, волочащимся по земле, на ножках, чуть ли не вросших в туловище; новорожденных поросяток, жадно присосавшихся к пухлому вымени, и других, постарше, игравших друг с другом в догонялки и с тяжелым сапом валявшихся в грязи.

Дюрталь похвалил скотину, и старик изобразил ликование, проведя большой рукой по лбу; потом в ответ на вопрос г-на Брюно, как поживает такая-то свинка, он по очереди обсосал себе пальцы; на замечание, что животные у него на редкость прожорливы, он поднял руки к небу, а затем показал на пустые бачки, приподнял несколько досок, сорвал пучок травы и поднес к губам, похрюкивая, словно с набитой пастью.

Затем он вывел посетителей во двор, поставил возле стенки, открыл дверь в другой хлев, а сам отошел в сторону.

Роскошный кабан, словно вихрь, вырвался из хлева, перевернул тачку, разбросал кругом себя, как разорвавшийся снаряд, комья земли, затем галопом обежал двор кругом и, наконец, уткнулся рылом в навозную лужу. Потом он плюхнулся туда весь, перевернулся, побарахтался на спине, задрав ножки кверху, и вышел весь черный, гадкий, грязный, как дымоходная труба.

А после этого он попятился, радостно протрубил и подбежал ласкаться к брату рясофору, но тот сдержал его.

— Какой великолепный у вас кабан! — воскликнул Дюрталь.

Брат Симеон обратил к нему увлажненные глаза и со вздохом провел рукой себе по шее.

— Это значит, его скоро зарежут, — пояснил г-н Брюно.

Старец подтвердил, печально покивав головой.

Гости поблагодарили его за добрый прием и расстались.

— А представлю себе, как этот человек, исполняющий самую грязную работу, молится в храме, — сказал Дюрталь через некоторое время, — и хочется мне встать на колени и лизать ему руки, как его свиньи!

— Брат Симеон уже в ангельском образе, — ответил живущий. — Он живет жизнью единения, его душа целиком погружена в океан божественной сущности. Под этой грубой оболочкой, в этом чахлом теле поселена совершенно белая душа, душа без греха; так по заслугам и Бог его балует. Как я уже говорил вам, брату Симеону дарована вся власть над сатаной, а по временам Господь еще посылает ему способность исцелять больных наложением рук. Он совершает такие же чудесные исцеления, как древние святые.