Она придвинулась, склонилась над ним.

— Вот так, — прошептала она. — Вот хороший мальчик, — напевала она, а руки ее были заняты, она расстегивала пуговицы, пряжки, искала, находила, и тут настала ее очередь ахнуть.

— О Марк, какой умный мальчик, и ведь все сам!

— Нет, — рассмеялся он. — Мне немного помогли.

— Узнаешь гораздо больше, — пообещала она и склонила к нему мягкую, пушистую золотую голову. Он подумал, что рот у нее такой же красный и прожорливый, как у анемонов, которых он с интересом кормил в детстве; этот рот обволакивал каждый лакомый участок его тела и начинал сосать.

— Боже, — прохрипел он: рот у нее был горячий и глубже рта любого морского животного.

* * *

Ирена Личарс несла туфли в руке, боа, переброшенное через плечо, волочилось за ней по полу. Волосы светлым ореолом окружали ее голову, глаза от бессонницы обвело темными кругами, линия рта смазана, губы распухли и горели.

— Боже, я все еще под мухой, — прошептала она и захихикала, пошатнувшись из-за качки.

Она поправила лямку, упавшую с плеча.

За ней в длинном коридоре загремела посуда. Ирена удивленно оглянулась. Один из стюардов в белом костюме катил в ее сторону тележку с блюдцами и чашками. Начинался утренний ритуал чая с печеньем; она не подозревала, что уже так поздно.

Ирена свернула за угол, подальше от хитрого взгляда и понимающей улыбки стюарда, и без дальнейших встреч добралась до каюты Бури Кортни.

Каблуком туфли Ирена постучала в дверь, но прошло не меньше пяти минут, прежде чем дверь раскрылась и выглянула заспанная Буря, в халате, наброшенном на плечи.

— Ирена, ты с ума сошла? — спросила она. — Еще ночь. — Тут она увидела наряд Ирены и почувствовала, чем от нее пахнет. — Где ты была?

Ирена пошире распахнула дверь и едва не споткнулась о порог.

— Ты пьяна! — кротко заметила Буря, закрывая за ней дверь.

— Нет, — покачала головой Ирена. — Это не выпивка, а экстаз.

— Где ты была? — снова спросила Буря. — Я считала, что ты уже давно в постели.

— Я летала на Луну, — драматично провозгласила Ирена. — Я босиком бежала меж звезд, на орлиных крыльях летала над высочайшими вершинами.

Буря рассмеялась, полностью проснувшись; даже встрепанная после сна она была такой прекрасной, какой Ирене никогда не бывать, и Ирена в который раз возненавидела ее за это. Она наслаждалась, оттягивая сладкий миг.

— Где ты была, безумная распутница? — Буря начинала понимать, что происходит. — Рассказывай!

— За райскими вратами, в земле никогда-никогда на материке всегда… — Улыбка Ирены стала ехидной, презрительной и полной яда. — Короче говоря, дорогая, Марк Андерс прыгал на мне, как резиновый мяч.

Выражение лица Бури доставило ей такое острое наслаждение, какого она в жизни не испытывала.

* * *

— Три дня назад министерство шахт намеренно разорвало соглашение с вашим профсоюзом, которое позволяло поддерживать статус-кво. Разорвало на тысячи клочков и швырнуло их рабочим в лицо!

Фергюс Макдональд говорил со сдержанной яростью, и его голос проникал в самые дальние уголки зала. Даже скандалисты, которые принесли с собой бутылки в бумажных пакетах и сидели в последних рядах, затихли. Все напряженно слушали. Рослый Гарри Фишер, сидевший рядом с Фергюсом, повернул голову, разглядывая из-под нависших бровей этого человека; морщинистая кожа на его лице обвисла, как бульдожьи брылья. Он снова подивился тому, как менялся Фергюс Макдональд, когда начинал говорить.

Обычно это был невзрачный человек с небольшим животиком, начинающим портить худую фигуру, в дешевом, плохо сидящем костюме с вытертыми локтями, в рубашке с грязным воротничком, с пятнами на галстуке. Редеющие волосы начинались волнистыми клочьями на шее, далеко отступали от лба, а на темени светилась маленькая розовая лысина. Лицо — серое от въевшейся грязи и машинного масла, но когда под красным флагом и эмблемой Единого профсоюза шахтеров Фергюс стоит на помосте и смотрит в набитый людьми зал, он становится выше ростом: удивительнейшее физическое явление. Он кажется моложе, а яростная горячая страстность его слов заставляет забыть о поношенной одежде и оказывает необыкновенное воздействие на слушателей.

— Братья! — Он еще больше возвысил голос. — Когда после рождественского спада шахты снова откроются, две тысячи наших братьев будут уволены, выброшены на улицу, выкинуты, как старые стоптанные ботинки.

Зал загудел — так предостерегающе гудит улей в жаркий летний день, но неподвижность тысяч тел, плотно прижатых друг к другу, была более угрожающей, чем любое движение.

— Братья! — Фергюс медленным гипнотическим движением поднял руки. — Братья. В конце этого месяца и в каждый следующий месяц еще шестьсот человек будут… — он снова помолчал и выкрикнул официальный термин, — сокращены!

Всех словно шатнуло от этого слова, собравшиеся оторопели, как от физического удара. Надолго воцарилась тишина. Наконец кто-то в глубине зала закричал:

— Нет, братья, нет!

Все взревели. Этот звук был подобен прибою в бурный день, когда волны обрушиваются на прибрежные скалы.

Фергюс дал им покричать, а сам засунул большие пальцы за помятый жилет и наблюдал за слушателями, наслаждаясь экзальтацией, эйфорией власти. Он просчитывал силу их реакции, и в тот момент, когда она начала слабеть, поднял обе руки, и почти мгновенно в зале установилась тишина.

— Братья! Знаете ли вы, что заработная плата черных составляет два шиллинга два пенса в день? Только черный может жить на такую зарплату! — Он позволил им усвоить это, но ненадолго замолчал и продолжил, задав разумный вопрос: — Кто займет место двух тысяч наших братьев, которые уже лишились работы? Кто заменит шестьсот человек, которые лишатся работы в конце этого месяца и еще шестьсот в конце следующего? Кто отберет работу у тебя? — Он выбрал одного человека и показал на него пальцем, обвиняя. — Кто вырвет кусок изо рта у твоих детей? — Он театрально ждал ответа, наклонив голову, улыбаясь, а его глаза горели. — Братья! Я скажу вам, кто это будет! Кафир за два шиллинга два пенса. Вот кто!

Зал вскочил; где-то с грохотом рухнула скамья, голоса были полны ярости, все сжимали кулаки.

— Нет, братья, нет!

Все затопали в такт песне и принялись размахивать кулаками.

Фергюс Макдональд сел, и Гарри Фишер молча поздравил его, стиснув медвежьей хваткой плечо, прежде чем встал сам.

— Исполком рекомендует нашему союзу начать всеобщую забастовку. Ставлю вопрос на голосование, братья, — взревел он, но его голос потонул в криках толпы:

— Забастовка! Все за! Бастовать!

Фергюс наклонился вперед и посмотрел вдоль длинного стола.

Темная голова Хелен склонилась к книге записей, но Хелен почувствовала его взгляд и подняла голову. На ее лице было выражение фанатичного экстаза, в глазах — открытое восхищение; его он видел только в подобные моменты.