были сожжены. Преклонение пред Молхо было, однако, так велико, что оно продолжалось и после его смерти и создало вокруг него разные легенды, В Италии и Турции многие верили, что он, как и в прошлый раз, каким-то чудом спасся от сожжения. Некоторые утверждали, что видели его через восемь дней после совершенного над ним аутодафе. Другие уверяли, что он посетил свою невесту в Сафете. Иосиф Каро, имени коего скоро суждено было прогреметь повсюду, жаждал той же мученической смерти, от которой погиб и Молхо. Даже рассудительный, мало склонный верить в чудеса историк, Иосиф Коген из Генуи, был сбит с толку и не мог разобраться во всех этих слухах. Итальянский кабалист, Иосиф из Арли, не оставлял надежды на скорое наступление возвещенной Молхо мессианской эры и появление мстителя за мученическую смерть Молхо. С помощью перестановки букв (Notaricon) в двух стихах из Исаии он выводил грядущее падение христианской религии из различных предзнаменований, именно: выступления Лютера, появления многочисленных новых христианских сект, ограбления Рима и вражды между папой и императором. «Наше избавление наступит, когда христианство исчезнет с лица земли, вытесненное новыми вероисповеданиями; Мартин изменит отношения между народами и князьями, ибо его власть будет велика; Рим будет предан разграблению, идолы (иконы) будут навсегда разрушены; когда Лютер выступит, Германия объединится; он станет презирать Климента, его царство, его священников и богов, и он жестоко отомстит им; прекратится тупоумная наглость, небо обнаружит всю его глупость после четырех лет его разрушительных действий, когда он наполнит город Болонью воинами, своими руками падевая корону по желанию и воле императора, испанца; наступят военные бедствия, необычайные несчастия, перевороты, изменение всего порядка вещей; тогда сожжение Молхо будет отмщено; Израиль подавлен и изгнан; пять кораблей, присланных десятью коленами, возвратят ему утраченное величие, спасут его святой образ; образ Соломона (Молхо) предстанет пред врагом; эти таинства предназначены для Израиля, Бог возвестил спасение, избавление Израиля». Во всех этих бреднях скрывался кой-какой смысл.

Кабалист из Арли был возбужден против папы Климента и совершенно несправедливо, ибо он был неповинен в смерти Молхо; напротив, сожжение последнего было шахматным шагом со стороны императора, который намеренно казнил одного из обоих любимцев папы, а другого заточил в темницу. Климент, по-видимому, не остался в долгу. Он старался о том, чтобы отозвать или, по крайней мере, смягчить ту ужасную по своим последствиям буду, которую он издал после многолетнего сопротивления. Мараны знали это и делали всяческие усилия, чтобы привлечь на свою сторону папскую курию. Когда они потеряли своего энергичного защитника, Соломона Молхо, они отправили в Рим нового посланника для защиты их интересов перед папой. Этот новый представитель маранов, Дуарте де-Пац, был по своей натуре совершенно противоположен Молхо: трезвый ум, далекий от всякой экзальтированности, хитрый, расчетливый, красноречивый и смелый, посвященный во все тонкости дипломатического искусства, глубокий знаток людей, умевший пользоваться человеческими слабостями. Дуарте де Пац, в течение восьми лет защищавший в Риме интересы португальских новохристиан, был сам маранского происхождения; благодаря заслугам, которые он оказал в Африке португальскому двору и за которые он поплатился одним глазом, он занимал видное положение при короле Иоао III и пользовался его полным доверием. Король избрал его для тайной ми сии и в день его отъезда возвел его в степень рыцаря христианского братства (эта степень была известна также под именем комендатора); но он отправился не в предназначенное для него место, а в Рим, чтобы действовать в пользу маранов. Дуарте де Пац, однако, так запутал сети своих интриг, что теперь невозможно с точностью установить, обманывал ли он короля или маранов. Так как при папском дворе для правого и неправого дела одинаково необходимы были деньги, то недостатка в них у Дуарте не было. Несмотря на противодействие Антонио Пучи, кардинала де Сантикватро, который, в противоположность к своему дяде, выступил в пользу португальского двора и против маранов, Дуарте де Пац все же добился известного успеха. Климент считал вопиющей несправедливостью требовать католического правоверия от людей, которых с помощью грубой силы подвергли насильственному крещению, и особенно лишать их права выезжать из Португалии. Вследствие этого папа издал эдикт (17 октября 1532 г.), которым он впредь до дальнейших распоряжений приостановил действия инквизиции). Дуарте де Пац хлопотал еще и о всеобщем помиловании всех маранов, обвиненных и заточенных в темницы (7 апреля 1533 г.). Странно, что португальский двор, хотя Антонио Пучи обратил его внимание на предстоящее облегчение участи маранов, в течение долгого времени ничего не предпринял против этого. Правда, в Рим был назначен, кроме Браса Нето, чрезвычайный посланник, Мартино де Португал, архиепископ Фунхала, быть может, чтобы следить за действиями первого; но он медлил вступлением в должность. По-видимому, при дворе Иоао III велись интриги в пользу маранов, чего нельзя всецело объяснить огромными суммами денег, которые мараны затрачивали, чтобы парализовать инквизицию. Партия, действовавшая в пользу инквизиции, была на стороне Испании и уже заранее стремилась к тому, чтобы, в виду бездетности короля, соединить португальскую корону с испанской. Напротив, национальная партия, которая хотела сохранить независимость Португалии, по-видимому, была настроена против инквизиции. Отсюда мины и контрмины, которые пускались в течение нескольких лет Герцог браганцский, дон Яиме, находился в тайной переписке с отцом Дуарте де Пац, бывшим мараном, но родившимся еще в иудействе, вероятно, по вопросу об инквизиции. Дело дошло до того, что сам назначенный папой великий инквизитор, Диого де Силва, заявил, что он не хочет принять на себя этой великой ответственности и отказывается от этого поста.

По-видимому, хитрый Дуарте де Пац затеял смелую игру, с целью выведать у короля его тайные мероприятия против маранов. С португальским посланником он сумел стать на дружескую ногу и даже отважился завязать тайные сношения с самим королем. Извиняясь пред королем за то, что он не исполнил королевского поручения и отправился в Рим, он оправдывал свое поведение в Риме тем, что он имел при этом в виду интересы короля. Мелкими донесениями о том, что тогда происходило при папском дворе, а также разоблачениями всего того, что говорилось и писалось в Лиссабоне за спиной короля, он сумел привлечь к себе доверие последнего, который и послал ему ключ к его шифру. Он кроме того намекнул королю, что у него имеются шесть шпионов, которые ему доносят о действиях и замыслах маранов в Италии и Турции. Наконец, он выдал королю тех маранов, которые тайком замышляли бегство из Португалии. Все это, по-видимому, было подстроено с ведома и согласия самих же маранов. И в