нет теории, которая объясняет ее, и мы не понимаем, как она возникает. У нее невероятно высокая внутренняя температура – десятки тысяч градусов, однако поверхность молнии прохладная. Самое удивительное – это избирательность, с какой она выделяет энергию. У нас есть великое множество сообщений от людей, которые стали свидетелям невероятных событий, – например, того, как шаровая молния сожгла человека дотла, не повредив его одежду. Недавно русские ученые заявили о том, что им удалось создать шаровую молнию в лаборатории, однако вскоре они выяснили, что фактически они сделали каплю жидкости с электрическим зарядом на поверхности, а это не то же самое, что шаровая молния, которая возникает в природе. Как сказано в предисловии к роману, шаровая молния – это просто литературный образ, воплощение научно-фантастической эстетики; ее нельзя воспринимать как научное объяснение данного феномена. На самом деле мои собственные (наивные и дилетантские) мысли о шаровых молниях сильно отличаются от того, что написано в романе. Объяснение, приведенное в романе, я выбрал не потому, что оно самое логичное, а потому, что оно интригующее и романтичное.

Что же касается критики, то я повторю слова одного мастера фантастики: если вам нужны технические ошибки, то вы прибыли по адресу.

Репортер: В послесловии вы неоднократно упоминаете чудесные миры, созданные великими мастерами фантастики, и выражаете свою любовь к непротиворечивым воображаемым мирам. Соответствует ли этому критерию «Шаровая молния»?

Лю: Если анализировать фантастические произведения (и особенно романы) на их соответствие реальности, то большинство из них можно поделить на две категории: они либо создают свои собственные, завершенные воображаемые миры, которые отчасти или полностью не связаны с реальным миром, или они зажигают искры фантастики в реальном мире – бросают алмазы в серый песок реальности, на фоне которой они сияют еще ярче. Такие произведения, как цикл «Академия» Айзека Азимова и «Дюна» Фрэнка Герберта, принадлежат к первой категории, а недавно вышедший роман «Радио Дарвина» Грега Бира относится ко второй. «Шаровая молния» тоже является сплавом фантастики и реальности. Как написано в послесловии: «Мир, описанный в романе, – это серая реальность; знакомое серое небо и облака, серый пейзаж и небо, серые люди и жизнь, но внутри этого серого банального мира незаметно плывет что-то маленькое, сюрреалистичное, словно пылинка, выпавшая из сновидения. Эта пылинка заставляет нас задуматься о великих тайнах космоса…»

Репортер: Ученые в вашей книге сильно отличаются от того, какими их представляют себе люди. У них есть определенная форма «безумия», и чем выше ее уровень, тем более талантливыми они являются. Например, главный герой «Шаровой молнии» несколько раз почти теряет свой статус, и в середине книги его почти заменяет Дин И, физик-бунтарь, который ранее играл второстепенную роль. Это скорее метафизический образ или философский?

Лю: В наше время число профессиональных исследователей сильно увеличилось, и, разумеется, большинство из них – обычные люди, однако среди них есть и всегда были эксцентричные гении. «Большая» литература невысоко ценит подобных персонажей, потому что они не являются типичными в мире, который она описывает. Но типичный мир фантастики и традиционной литературы сильно отличаются, и в первом такие фигуры могут существовать. Это практически данность, что в фантастике необычные люди появляются чаще, чем в традиционной литературе. Если говорить конкретно о Дин И из «Шаровой молнии», то совсем он не такой, как персонаж из «Я услышал это утром», – у него есть несколько реальных недостатков. И, кстати, главный герой романа – это обычный человек.

Репортер: Вас часто критикуют за то, что в ваших произведениях нет «настоящих людей». Критики говорят, что ваши персонажи, особенно женщины, – просто пустышки. Но Линь Юнь, героиня «Шаровой молнии», совсем другая.

Лю: На самом деле Линь Юнь тоже охарактеризована очень просто. Вам кажется, что она отличается от других персонажей, но лишь потому, что она – другой человек. Она – не героиня и не идеалистка, и, более того, можно сказать, что она – плохой человек. Тяжелые детство и юность сделали ее холодной, словно машина, а ее разум – слегка извращенным… Но, как я уже сказал, литературная фигура, которую я пытаюсь создать в романе, – не героиня, а шаровая молния.

Мне бы хотелось слегка отклониться от темы. Возможно, кто-то спросит, почему главная героиня ведет себя именно так, а не иначе. Возможно, кто-то поставит под сомнение ту роль, которую она играет в романе. Я как автор тоже искренне мечтаю о том, чтобы ее образ был недостоверным, но, к сожалению, это не так – реальность гораздо сложнее любых постулатов и теорий.

Репортер: Во многих ваших произведениях – например, в «Пылающих недрах» и в «Заградительных помехах полного спектра» – ощущаются значительная доля реализма и патриотический пыл. Исключением не стала и «Шаровая молния». Как вы оцениваете этот аспект вашей работы? Это не странно – придерживаться националистических настроений в фантастике, жанре, который в целом продвигает общечеловеческие ценности?

Лю: По-моему, тут у вас инерция мышления. Возможно, в «Шаровой молнии» действительно есть «значительная доза реализма», о которой вы говорите, но в ней нет никакого «патриотического пыла» и вообще никаких намеков на национализм – и совершенно точно в романе нет исполнения желаний. Нельзя сказать, что Китай в романе одержал победу; он, как и весь остальной мир, столкнулся с макросинтезом, который является более страшной угрозой, чем война. Однако описания являются реалистичными, и характеристики главной героини отражают текущее состояние вооруженных сил. Но, как я уже говорил, все это сделано только для того, чтобы повысить уровень актуальности в романе.

Что же касается моих более ранних произведений, то ощущение реализма и патриотизма в них зависит от их темы. В «Поэтической туманности» и «Микро-эре» нет никакого реализма, а в «Пожирателе» и «Я услышал это утром» нет патриотизма. Фантастика, как вы и сказали, – это литература пангуманизма, но это не значит, что национальная точка зрения ей противоречит. Неужели вы думаете, что человек, который предал своих во время войны в 1940-м, пожертвует собой ради спасения цивилизации в 2140-м?

Репортер: В прошлом вы говорили о макродеталях и о необходимости отделить фантастику от литературы, и это свидетельствует о том, что ваши представления о жанре сильно отличаются от мнения читателей. Если бы можно было удалить из уравнения рынок и читателей, какую фантастику вы бы писали?

Лю: Больше всего я хочу писать фантастику, которая дает свободу моему воображению и позволяет моим мыслям бродить по самому макроскопическому макромиру и самому микроскопическому микромиру. Сейчас я говорю именно о таких произведениях, как «Море сновидений» и «Поэтическая туманность». Если честно, то именно их я