Для этого мальчика, которому суждено было стать самым богатым наследником мира, деньги присутствовали везде, но не ощущаемые, – «как воздух, или еда, или стихия», – сказал он позже, – их было очень непросто получить11. Он зарабатывал карманные деньги, как бедный сельский мальчик, склеивая вазы, чиня чернильные ручки или затачивая карандаши. Помня о богатых детях, избалованных родителями, Старший при любой возможности старался научить сына понимать ценность денег. Однажды в Форест-Хилл, когда Рокфеллера брили, Младший вошел с предложением заплатить за воскресную школу единой суммой за фиксированный период и покончить с этим. «Прежде разберемся», – посоветовал Рокфеллер и заставил Младшего провести вычисления, которые показали, что он потеряет одиннадцать центов процентов, при том, что и воскресная школа с этого ничего не получит. Позже Рокфеллер объяснил парикмахеру: «Для меня не имеет значения, как мальчик отдаст свои деньги, я хочу, чтобы он их отдал. Но я также хочу, чтобы он выучил урок, как внимательно следует относиться к мелочам»12.

Когда Рокфеллеру хвалили сына, он правдиво протестовал: «Его воспитала мать»13. Сетти вырастила детей в собственном аскетичном стиле и учила их самопожертвованию. Она думала, что направляет их легко и не даже не думала, что бывает довольно властной. Она говорила: «Я не люблю вмешиваться в дела детей до тех пор, пока слышу их счастливую возню»14. В Сетти, приветливой, доброй женщине, тем не менее сильно звучали поучающие нотки, иногда доходящие почти до фанатизма. Однажды она призналась соседке: «Я так рада, что сын сказал мне, что хочет на Рождество, теперь можно отказать ему в этом»15. Младший, преисполненный чувства долга и сильно желающий порадовать мать, впитал всю силу ее набожности. «Как добр Бог, подаривший нам кроме наших прелестных дочерей нашего единственного сына, – написала позже Сетти. – Он младше всех, но самый стойкий в храбрости, независимости и христианском духе»16. Она окружила сына многочисленными запретами. Ему было сказано, что танцы распущенны и аморальны, а к десяти годам этот маленький образец для подражания должен был подписать торжественную клятву, что воздержится от «табака, сквернословия и распивания любых дурманящих напитков»17. Мать была не единственной серьезной женщиной, вдалбливающей в него мораль: бабушка Спелман требовала, чтобы он посещал детские собрания по трезвости. Таким образом, жизнь Младшего омрачало невероятное противоречие: его отца публично осуждали как руководителя преступной корпорации, а его мать наполняла его моралью и религией. Младший, подобно отцу, сформировал видение мира вверх тормашками, в котором добродетельный дом Рокфеллеров постоянно оборонялся от безбожного непонимающего мира.

В семье с тремя старшими сестрами, преимущественно в женском окружении Джон вырос хрупким мальчиком, которого миновали жесткие игры и шутки братьев. Его воспитание тоже было ближе к женскому – он донашивал платья за сестрами, учился шить и вязать и даже посещал уроки кулинарии, как будто когда-то ему придется держать дом и готовить самому себе сэндвичи. Бесси, на восемь лет старше брата, относилась к нему с теплым вниманием, но жила в своем мире, и он рос с более дикими и своенравными Алтой и Эдит. Один из гостей вспоминал Алту как «проказливую, импульсивную, главаря этой троицы», тогда как Эдит была «пытливой, расчетливой», да и отважной18. Девочкам уделялось меньше внимания, чем их брату, поэтому, вероятно, у них было больше свободы бунтовать и исследовать. Алта вспоминала: «Мы, девочки, часто думали, что Джону следовало родиться девочкой, а нам мальчиками»19. Несмотря на свой пол, Младший стал любимчиком матери, потому что определенно был больше всех похож на нее – послушный, измученный долгом и слишком желающий угодить. Образцовый ребенок будет стараться стать образцовым взрослым, но часто с болезненными последствиями.

* * *

Вскоре после того как Рокфеллеры переехали на Юклид-авеню, 424, за ними последовала Церковь баптистской миссии на Эри-стрит – вскоре переименованная в Баптистскую церковь на Юклид-авеню, – переживавшая непростые времена церковь, которая оказала такое влияние на жизнь Рокфеллера. По статусу Рокфеллерам приличествовало бы посещать близлежащую Епископальную церковь Св. Павла – она и располагалась в удобной близости, – каждое воскресное утро там из изысканных экипажей выходили элегантные пары. Но семья ехала по Юклид-авеню в простое здание из темного песчаника с высоким узким шпилем, собирающее паству из низов среднего класса. По словам Младшего: «Там не набралось бы и полудюжины семей, не стесненных в средствах»20. Рокфеллер не чувствовал неудобства в окружении простых людей и ценил эту связь со своими корнями. Он нуждался в духовной свежести простой, но эмоциональной баптистской молитвы и, наверное, заодно хотел показать, что богатство не избаловало его.

Баптистская церковь на Юклид-авеню прославилась как церковь Рокфеллера, и не случайно: в начале 1880-х годов он покрывал половину ее годового бюджета и даже обещал, что каждую неделю будут жертвовать и его дети, оговаривая, что «двадцать центов каждый ребенок заработает в поте лица, прополкой и проч.» 21. Избегая клубы, театры и другие подобные «притоны разврата», Рокфеллер публично появлялся только в церкви, всегда сидел на скамье в девятом ряду, его присутствие привлекало все больше жадно высматривающих его людей: любопытствующих, журналистов, попрошаек и бездельников. Он любил смелый, веселый, воинственный дух баптистов и открыто жертвовал в их местные благотворительные общества. В числе его главных бенефициаров были прославившийся однорукий «брат» Дж. Д. Джонс, который обращал в свою веру с древней баржи, пришвартованной в доках Кливленда; Школа для бедных, преподававшая Библию и навыки торговли бродячим подросткам; и Кливлендская часовня для моряков, где проповедовали трезвость и христианство сильно пьющим морякам и где сам Рокфеллер часто останавливался на обед, анонимно смешиваясь с толпой.

Религия стала своего рода опорой для Рокфеллера, необходимым дополнением к его строгой деловой жизни. Восхваляя роль духовенства, он однажды сказал, что необходима «добрая проповедь, чтобы заводить меня, как старые часы, раз-другой в неделю»22. Его жизнь не отмечена кризисами веры или мучительным скептицизмом к унаследованным традиционным взглядам юности. Он считал, что вера должна сопровождаться добрыми делами, и даже во время службы его глаза скользили по комнате, он выбирал нуждающихся в его благотворительности. Из кармана он доставал небольшие конвертики, опускал в них немного денег, подписывал сверху имена прихожан, а затем ненавязчиво вкладывал эти дары им в ладони, пожимая руки при прощании. Они с Сетти исправно посещали молитвенные собрания по пятничным вечерам и, как утверждали, за сорок лет не пропустили почти ни одного, если находились в Кливленде.

С 1872 по 1905 годы Рокфеллер служил старостой воскресной школы – ненадолго его перевели в бедную школу миссии, – а Сетти возглавляла направление, занимающееся малышами. Ей нравилось посещать его классы, когда он говорил, она смотрела на него с восхищением. Он приезжал рано и разжигал огонь, а в конце приглушал газовые светильники. Осенью, в необычно поэтическом настроении, он набирал кучу листьев и раздавал детям. Многие его выступления были вариациями тем, типичных для движения за трезвость. «Мальчики, знаете, почему я не стал пьяницей? – спрашивал Рокфеллер, оглядывая комнату. – Потому что не поднял первой рюмки»23. Пытаясь донести свою точку зрения, он убеждал их не быть слишком вольными или развязными и не пить для удовольствия большинства. «Я больше не могу быть хорошим приятелем, – говорил он саркастически. – Я не сделал первый глоток»24. Каждое лето он приглашал учителей воскресной школы на безалкогольный пикник в Форест-Хилл, который, вероятно, становился самым праздничным днем его ежегодного календаря.