Восемьдесят еврейских ребятишек в такой мороз (сквозь слезы) голенькими побросали в кузов… в грузовики… Сердце зашлось… А они голеньких, на морозе… вывезли в ров и поубивали… Хаты жгут! Людей стреляют. А ты? Будешь спички им подносить? Керосином обливать? А? Меня ругал, а сам? Глаза бы мои не смотрели на тебя!.. (Плачет горько, неутешно.)

Т е р е ш к о. Ну хорошо… Ну ладно… Посади хоть на лавку меня, а то… Корчом так сидеть… Ну, слышишь?

Г а л я (помогает отцу взобраться на лавку, но из мешка его не освобождает). Вот и сиди… куклой…

Лай соседской дворняжки, выстрел, визг, еще выстрел и тишина.

Слышал? Собаки собак убивают?

Т е р е ш к о. Вот дознаются немцы или полицаи, что ты была комсомолкой… Я ведь почему старостой согласился? Глядишь, и выручил бы.

Г а л я. Если они дознаются, что я была комсомолкой, так они и тебя, старосту, на воротах повесят.

Т е р е ш к о. Развяжи, дочка, отпусти.

Г а л я. Не могу.

Т е р е ш к о. А что тут — не могу? Узелок развязать не можешь?

Г а л я. Без мамы — не могу!

Т е р е ш к о. А придет мама — ты мне и не нужна. Иди. Уходи! Иди покличь Володьку. А тебя я все же недаром бил. В пользу пошло.

Г а л я  уходит. Входит  В о л о д ь к а.

В о л о д ь к а. Ну?

Т е р е ш к о. Развяжи! Ты ведь сын мой.

В о л о д ь к а. Забудь!

Т е р е ш к о. Как это — забудь?

В о л о д ь к а. А так вот — забудь!

Т е р е ш к о (строго). Отец я тебе или не отец?

В о л о д ь к а (отводит глаза в сторону). Не отец!

Т е р е ш к о. Как — не отец? (Вспомнил.) А-а… Тот гад, полицай, сказал, а ты и поверил? А может, он вправду сказал, коли ты так? А?

В о л о д ь к а. Замолчи! Слышишь? Тот гад маму оскорбил, а теперь ты?! Я не погляжу, что ты…

Т е р е ш к о (доволен). Теперь вижу — сын ты мне.

В о л о д ь к а. Не сын! И ты мне не отец!

Т е р е ш к о. А кто же я тогда?

В о л о д ь к а. Предатель! И подумать только — кто?! Мой отец! Как же мне теперь товарищам в глаза глядеть? Как мне теперь на улицу показаться? Другие хоть по принуждению становились… А ты… добровольно, сам напросился, при людях!.. Я чуть не сгорел от стыда!

Т е р е ш к о. А вот же не сгорел! Цел остался.

В о л о д ь к а (аж застонал). И это в то время, когда его собственные сыновья жизни не жалеют, кровь свою проливают до последнего дыхания… Схватились с ворогом… И ты в эту тяжкую для них минуту помогаешь не сыновьям, а врагу! Какая же казнь должна обрушиться на твою голову!

Т е р е ш к о (восхищенно). Батюшки! Комиссар! Ну вылитый комиссар! Таких только в кино видел. Чапай! Живой Чапай! А я и не знал, что живу рядом с таким героем! А?

В о л о д ь к а. А-а, так ты еще насмешничать? На, на, староста, читай! (Достает, из-за пазухи листовки и сует их отцу под нос.) На, читай! (Читает сам по памяти.) «Родина наша, окровавленная Отчизна наша зовет тебя на подвиг! Бей врага! Бей немца! Спасай Отечество! Помогай братьям своим уничтожать пришельцев! Родина зовет своих верных сынов. Отзовись! Отзовись выстрелом по врагу!» Слыхал, староста? Я сегодня их сорок штук переписал. Ночь сидел. Вот! Видишь? На! «Смерть немецким захватчикам!» А теперь припишу: «И их холуям!»

Т е р е ш к о. Тшшш!.. Сумасшедший! Чего горланишь? Очумел? Жить тебе надоело? Упаси бог, услышит кто…

В о л о д ь к а. Пускай слышат, пускай знают, какой у старосты сын! До сих пор таился, а теперь не буду! Пусть все знают, что я ненавижу фашистов, что они — мои заклятые враги!

Т е р е ш к о. Глупенький!.. Тише ты… Молодой еще… Повесят.

В о л о д ь к а (не слушает отца). А как мне жить? (На глаза навертываются слезы, но парнишка старается сдержать себя, не показать свою слабость.) Не-ет! Я смою это пятно с нашей семьи! Я пионером был! Я клятву давал! (Вспоминает.) «Пионер! К борьбе за дело Ленина — будь готов!» И я отвечал: «Всегда готов!» Ты понял, отец? Я всегда готов!

Т е р е ш к о. Как ето ты смоешь — пятно?

В о л о д ь к а. Как? А вот как: обвяжу себя гранатами, возьму еще противотанковую мину. И пойду к фашистскому коменданту и к этому… начальнику полиции. Пойду и… рвану чеку. Мне конец, но и они подохнут. Вот как!.. Не будет он ходить к Надейке! И пятна на нашей семье не будет.

Т е р е ш к о (испугался). Сынок! Сынок! Ты что, одурел? Подожди! Подожди, пока мать вернется.

В о л о д ь к а  уходит.

Зина, Галя, Надежда! Задержите его! Не пускайте его! Развяжите меня! Держите его! Сейчас мать придет! Зина! Зина!

Входит  З и н а.

З и н а. Да никуда он не пошел. Сидит вон в хате.

Т е р е ш к о. А то он такой. И до беды недалеко. Ну, дочурка! Ты ж была такая ласковая, такая добрая, такая нежная. Пожалей своего отца. У меня ведь и ноги и руки занемели, деревянными стали. Ты ведь всегда была такая жалостливая. А? Ну? Развяжи.

З и н а (тихо голосит). А папулечка мо-ой, а родименький мо-ой! А головочка моя бе-едненькая-а-ая!.. А ручки, ножки твои несчастненькие-е!.. (Обнимает отца, целует его, сама слезами заливается, однако… пока не развязывает.)

Т е р е ш к о. Ну, ну… Ну, развязывай… Выпусти! Ну пожалей!

З и н а. А что ж ты натвори-ил!.. А что же ты…

Т е р е ш к о (перебивает). Ничего я еще не натворил. Дочурка, любимица моя, развяжи. У тебя ведь такая добрая душа. Из всех детей моих ты — самая жалостливая. Ну? Ну, помнишь? Вот же, недавно совсем, позавчера еще, воробышка ты принесла со двора, замерзал он, почти окоченел… Как ты отхаживала, как мы вдвоем отогревали его. И ожил. А? Позавчера было. Воробышка пожалела, а отца… Зинка ты моя, слезинка…

З и н а (сквозь слезы). Так ведь воробей не был старостой!

Т е р е ш к о. И я ведь еще не был старостой! Я же не был! Не был еще. Какой же я староста! Только-только назначили. Ну развяжи. А? Дочурка! Зинка-слезинка, а?

Приоткрывается дверь, показывается голова  В о л о д ь к и.

В о л о д ь к а. Только посмей! (Исчезает.)

Т е р е ш к о. Дочурка моя, неужели ты забыла? Ты же — моя любимица. Я ведь завсегда лучшую конфетку — тебе. Красивый платок — тебе. Какую свадьбу я тебе справил? А? Никому я так не угождал, как тебе. Малышкой была — на ярмарку тебя возил. А сережки ети кто купил тебе? Все я. (И сам разжалобился.)

Зина обливается слезами. Она отвернулась от отца, а руки… руки будто против воли ее стаскивают с Колобка мешок, вызволяют Терешку. Добрые, жалостливые руки дочери.

З и н а. Мы сами пойдем. И я с тобой. Мы сами в прорубь. Без них. Вдвоем с тобой… в прорубь…

Т е р е ш к о. Ух ты ласковая моя! Жалостливая моя! Хорошая моя! (Обливается слезами.) Зорька моя! Зинка-слезинка моя!..

Оба плачут. На пороге появляется  Н а д я.

А-а-а,