Себры одобряюще зашумели:

— Правильно, Гавро! Только так и надо! Будет знать, как с вонючими влахами связываться.

Гавро размашистым шагом направился в дом. Хозяйским оком окинул светлицу, но, не найдя никого, тут же вышел наружу.

— Где Зорка? — разъяренно заорал Гавро. — Где ее выродок?

— За что ты его так, Гавро? Так-то ты за добро платишь?

— Однако перед Богом все расскажут, — наконец подал голос кмет. — Вяжите их обоих и ведите в церковь. Перед Богом врать не смогут.

Себры словно дожидались этой команды. Они набросились на Живковичей, связали им сзади руки, помогли подняться и повели.

— Ничего, Гавро, на том свете сочтемся, — только и проговорил Андрия, сплевывая кровь изо рта.

Когда их вели по улице, односельчане плевали им вслед и кричали проклятия, будто это и не они некоторое время назад почитали Живковичей как рачительных хозяев и уважаемых себров. Андрия с Драганой лишь дивились подобной перемене, но на оскорбления не отвечали.

Процессия остановилась на площади перед церковью.

— Последний раз спрашиваем, где Зорка и ее дитенок? — выступил вперед кмет.

— Не знаем. Ну вот ей-богу, не знаем, — произнес Андрия.

— Не смей поминать Бога, вероотступник! — завизжал Миливое. — Предать их анафеме! Да проклянет их Бог!

Толпа, собравшаяся вокруг, зашумела, заревела:

— Да проклянет их Бог!

— А их-то за что?

— Это Зорку надо проклинать.

— Как за что?

— За укрывательство.

— На костер их!

— На костер!

Властелин Никола Орбелич стоял на крыльце своего дома, возвышавшегося рядом с церковью, и удовлетворенно наблюдал за происходившим. Его сын Стефан и вовсе затерялся в толпе.

— Не надо их на костер. Они ни в чем не виноваты. Вот она я, пришла к вам на расправу.

Усталый девичий голос каким-то образом прорезался сквозь неимоверный шум. Наступила гробовая тишина. Толпа медленно, словно боясь спугнуть, оборачивалась и широко раскрытыми глазами смотрела на ту, что произнесла эти слова.

Перед ними стояла Зорица. Молодая, цветущая, с пышными распущенными волосами.

Она прекрасно понимала, что отца с матерью не оставят в покое до тех пор, пока не расправятся с ней. Она не могла этого допустить. Едва они с Гргуром вышли за село и углубились в лес, Зорица остановилась и сказала, что не сделает отсюда больше ни шагу, пока брат не выслушает ее. И она рассказала ему все, от начала и до конца. И напоследок добавила:

— Я очень прошу тебя, Гргур, отнеси малыша его прадеду Йовану. Его дом — крайний в катуне. Передай ему, что я до конца жизни любила Милко. А я должна вернуться. За своего Милко я готова пойти даже в огонь.

Зорица говорила это таким тоном, что Гргур даже не стал ее отговаривать. Бесполезно. Он лишь скрепя сердце обещал исполнить ее просьбу. Они горячо попрощались. Зорица в последний раз покормила Милко, перепеленала и долго-долго смотрела на него…

— Развяжите батюшку с матушкой.

— Доченька! Девочка моя, зачем ты пришла? — Драгана зарыдала, рухнув на землю. — Зачем нужна мне моя жизнь, купленная ценой твоей?

Андрия лишь бессильно повесил голову. В следующий миг толпа, позабыв стариков, окружила Зорицу.

— Где твой выродок? — спросил ее кмет.

— Это тебя мать выродком родила. А мой сын родился человеком, — гордо подняв голову, бросила в лицо кмету девушка.

Тот завизжал от гнева.

— На костер ее! А до ее выродка потом доберемся!

Схватив Зорицу за обе руки, ее потащили к месту казни, где уже лежал заранее приготовленный сухой хворост, способный вспыхнуть от малейшей искры. Несколько в стороне были положены стволы деревьев, разрубленные на несколько частей. В землю был вбит деревянный столб и к нему пристроено небольшое возвышение. Тут же ударили в барабаны, затрубили в большие турьи рога. Зорица, уже простившаяся с жизнью, равнодушно шла к месту своей последней остановки на этом свете. Однако, увидев перед собой столб, приготовленный для нее, она вздрогнула и остановилась.

— Иди, иди! — грубо толкнул ее в спину Миливое.

Толчок был сильным и неожиданным. Зорица упала. Вставать ей не хотелось. Пусть бьют. Все равно умирать. Мир для нее провалился в бездну. Она ничего не видела и не слышала. Открыла глаза лишь тогда, когда почувствовала себя в чьих-то нежных объятиях. Это был Андрия. Кмет разрешил ему проститься с дочерью. Драгана же так и осталась рыдать на площади у церкви.

— Батюшка, — бледные, обескровленные губы Зорицы с трудом шевелились.

— Зорка моя ясная! — Отец обхватил ее своими большими руками и горячо-горячо целовал.

— Батюшка! — Зорка вдруг очнулась, боясь, что может не успеть сказать самого главного. — Гргур отнес малыша в катун к деду Йовану… Это Милков прадед… Найдите его там… и прощайте…

Больше Зорица ничего сказать не могла. Спазм перехватил ей горло. Она заплакала, но тут же вырвалась из объятий отца и встала. Поняв ее движение, к ней подошел Миливое, крепко, до боли, сжал ее руку и подвел к столбу. Тотчас же добровольные помощники привязали ее к нему веревкой. Миливое подали факел. Помощники разложили дрова и хворост вокруг привязанной Зорицы и отошли на безопасное расстояние. Но едва кмет приблизился к хворосту с факелом, раздался из толпы истошный женский крик:

— Стойте! А как же без попа-то, без креста? Чай, не нехристь она какая. Без Бога-то умирать негоже.

— Не нужен мне крест, — спокойно ответствовала Зорица. — И Бог ваш мне не нужен. Такой Бог, как этот.

Тут же толпа заревела:

— Это богохульство! Она еретичка!

— Правду, видать, говорил старик богомил, что существует два творца — Бог, который печется лишь о праведном мире, про который попы нам трижды в день поют, и дьявол, вершащий все дела на земле.

— Замолчи! — крикнул кмет, замахнувшись факелом.

— И еще говорил богомил, — продолжала Зорица, — что дьявол построил мир по своей злой задумке — на шею бедняка себра посадил богатого властелина и заставил этого себра пинать ногами с дороги своего собрата влаха-пастуха, разжигая между ними ненависть, чтобы властела могла прочно сидеть на шее себра…

Стефан Орбелич побледнел и хотел было уже вмешаться, но его опередил завизжавший от стремления выслужиться Гавро.

— Что ты медлишь, кмет! — Он выхватил из рук кмета факел и бросил его на хворост.

Пламя вспыхнуло мгновенно. Толпа охнула и отступила. Вот уже огромный и ненасытный огненный дракон лизнул нежную девичью кожу.

— Я иду к тебе, Милко-о! — от этого предсмертного крика, казалось, содрогнулась гора за селом, и эхо донесло его до влашьего катуна. Воцарилась мертвенная тишина, прерываемая лишь сухим потрескиванием горящих сучьев.