— Эх, глупая. Донатос тебе тело и душу истерзал. Да только тело само излечится. А вот душу лишь любовью да лаской исцелить можно. А любовь и ласку от кого получишь? Не от меня же — клячи старой. В объятиях только утешиться можно.

— Не нужно мне никаких объятий. Я в них зверем взвою.

Бабка качала головой, но молчала. Молчала и девушка. А потом Нурлиса снова начинала свои уговоры:

— Дитятко, давай к Нэду сходим. Колдун наказания не минует. Не молчала бы ты.

— Нет, — и она содрогалась всем телом.

— Ну, нет, так нет… — вздыхала старая и уходила.

Но потом снова возвращалась и донимала гостью болтовнёй и какими-нибудь ничего не значащими вопросами. Та сперва отвечала коротко, глухо, но мало-помалу начинала говорить. Под эти разговоры Нурлиса заставляла ее то попить воды, то съесть пару ложек каши и снова укладывала, укрывая тканкой.

Через пару дней Лесана поднялась и принялась убираться в коморке.

— Встала никак? — удивилась старуха, вернувшаяся с ведром студеной воды.

— Встала…

— Иди, иди сюда, умойся вот.

Выученица стояла возле печи и вдруг с горечью сказала:

— Зря ты со мной носишься. Бесполезная я. Никчемная.

Бабка подбоченилась и едко поинтересовалась:

— Сама выдумала, аль подсказал кто?

— Сама. Что я за вой, если от колдуна отбиться не смогла?! — вдруг выкрикнула девушка.

Карга хмыкнула:

— Вой… Какой ты вой? Ты послушница. Вас о прошлом годе только прыгать да падать учили, ну колдовству там немного да лекарству. Палками помахать, тетиву подергать. Вой… Вас по осени лишь друг с дружкой сводить начали. А уж Даром ты и вовсе владеть не умеешь еще. Вой… Скажет тоже! — и она опустилась на лавку, вытирая вспотевший лоб уголком платка.

Лесана сжала кулаки и яростно заговорила:

— Я от упыря отбилась! А когда Донатос… ночью… ничего не смогла! Будто подрубили меня под корень. Я от ужаса сомлела. Он бил меня, а я только корчилась!!!

И тут из ее глаз потоком хлынули слезы. Они заливали щеки, капали с подбородка, а девушка продолжала кричать срывающимся голосом:

— Он меня по всей комнате швырял, я даже пнуть в ответ не сумела! У меня сердце от страха чуть не лопнуло! Какой я ратник? Кaкая Осененная? Я — дура жалкая!!!

Бабка подошла, схватила выученицу за плечи и прижала к себе. От старухи пахло старостью и прелью, а еще дымом и камнем, средь которых она жила.

— Плачь, плачь, хорошая моя, плачь…

И Лесана тряслась, упав на колени, рыдая в ветхий кожух бабки, захлебываясь и давясь.

Сколько выплескивались из нее страх, гнев и обида, девушка не знала. Наверное, долго, потому что старуха кое-как отвела ее обратно на скамью, уложила, и послушница стонала, уронив ей на колени заплаканное лицо. Наконец, слезы иссякли.

— А теперь меня послушай, я хоть дура старая, но из ума пока не выжила, иной раз и просветления бывают, — сказала Нурлиса. — Так вот, девонька, мало кто против колдуна этого выстоять может. Наставника твоего хоть взять. Знаешь, что Клесх и Донатос — враги лютые? Нет? То-то. Было дело, сцепились они, и колдун твоего креффа побил. Молод тот еще был да глуп. Только с той поры лет немало прошло, Клесх заматерел, и случись у них ристалище, как бы не поубивали друг друга.

— А за что бились? — Лесана даже на время забыла про свое горе, потому как и представить не могла, с чего два самых невозмутимых мужика Цитадели могли друг на друга ринуться.

— За правду. За что же еще? — удивилась бабка. — Но не те ты вопросы задаешь. Главное тебе уяснить надо: Донатос верх одержал не потому, что сильнее или вой отменный, а потому что всегда знает, кого куда ударить. Поняла?

— Поняла.

— Он и тебя знал, куда бить. Потому и совладал. А теперь страху нагнал, чтобы ты отбиться не могла. Я тебе так скажу. Он не дурак и больше не сунется. Нужна ты ему больно. Но сама на рожон не лезь. Не вздумай месть ему чинить, покуда в разум и силу не войдешь.

Нурлиса пристально следила за послушницей и гадала, что же та совершила, если равнодушный крефф на такую подлость пошел.

— Признавайся, чем зацепила его? — не выдержала, наконец, бабка.

Лесана некоторое время молчала, не решаясь признаться, а потом все же сказала тихо:

— Напала я на него. Перед выучеником и другим креффом. И душу всю обещала вытрясти…

Лишь сказав это вслух, она с особенной остротой поняла — какую дурость совершила.

Старуха в ответ покачала головой:

— Точно, как наставник твой — дурная да бешенная… Раз не хочешь к Нэду за справедливостью идти, значит прятаться тебе надо теперь от Донатоса по всем щелям. Хоть как крыса ходы себе в камне прогрызай, но обходи его десятой стороной, покуда Клесх не возвратится.

— Ты же сказала, он более не придет, — напомнила девушка.

— Я сказала — не сунется, — строго напомнила Нурлиса. — Бесчестить тебя уж точно не станет. Но в мертвецких или где еще ты с ним всяко будешь сталкиваться. И уж, гляди, не вызвери сызнова.

— Да я от одного вида его цепенею… — горько прошептала послушница. — И где мне от него прятаться…

Бабка усмехнулась:

— Мало ли места в Цитадели? Ходов тут множество. Это вы все, как скотина на водопой, по одному пути топчетесь. А знаешь ли ты, что давным-давно крепость тут была порубежная? Здесь каких только закоулков нет. Вот по ним и хоронись. А хочешь, в мыльне у меня отсиживайся.

Лесана представила себе, как она — выученик ратоборца — прибегает после занятий в подземелье к Нурлисе, чтобы сидеть там до утра… От этой мысли стало и тошно, и гадко. Нашла заступницу — старуху дряхлую! Под подол к ней залезть собралась, лишь бы не обидели.

— Нет. Сама справлюсь.

Карга внимательно посмотрела на нее, щуря воспаленные глаза, и кивнула:

— Ты справишься.

После этого они долго сидели молча,