«Помимо неприглядных финансовых проблем, что является самым большим неудобством для производителей шафрана сегодня?» – спросила я у сеньора Лозано. «Мыши», – ответил он. Они обожают сладкие клубнелуковицы, а кошки не могут их поймать, потому что мыши Консуэгры быстрее. Это казалось мне комичным, пока я не узнала, что мышей ждет далеко не смешная смерть: фермеры убивают мышей «естественным способом» – выкуривая их красным перцем чили. Прозвучало это как-то ненатурально.

«Дело в том, – сказал один покупатель из Швейцарии, – что Ла-Манча могла бы быть одним из центров европейского производства, но сейчас Европа – не то место, где производится шафран. Основное производство находится в Иране, – сказал он и сделал эффектную паузу. – В Иране поля такие же большие, как в Голландии». Остальные помалкивали. Я посмотрела на гряду невысоких гор к западу от Консуэгры, мерцающих вдали лиловым сиянием, и представила, как все окрестности, от моих ног до этих вершин, покрыты цветочным ковром. Это был поворотный момент в моей истории. «Мне нужно попасть в Иран», – подумала я.

Однако прямо сейчас я находилась в Консуэгре, «сражаясь с ветряными мельницами», а час спустя на площади участники начали готовиться к региональному финалу конкурса по обработке шафрана. Сколько пигмента можно извлечь из цветка, если сбор происходит во время соревнования? Я проделала длинный путь от Гонконга до центра Испании, чтобы узнать это… и до сих пор не знаю. Тринадцать женщин и один мужчина сидели по одну сторону белого стола. Перед каждым из них лежал мешок с сотней цветочных головок и пластиковая тарелка с камнями. Я подумала, что в этом есть какой-то скрытый смысл, но кто-то мягко заметил, что ветер сегодня порывистый, и никто не хочет гоняться за летающими тарелками по всей площади. Последовал призыв к тишине, а затем соревнующиеся по сигналу начали выщипывать рыльца шафрана. Необходимо было выбирать только красные рыльца, наличие тычинок в тарелке означало штрафные баллы.

Мне хотелось бы рассказать о напряжении борьбы, о радостных возгласах, о том, как разные деревни болеют за своих соседей, о возбужденных комментариях с мегафоном, о том, как мужчина из Темблека подтягивается и перестает быть на последнем месте (на котором, честно говоря, он никогда и не был). Или о том, как чемпион Консуэгры тренировался месяцами, выщипывая колючки из ваты или сосновые иголки из меда. Но я так не могу. Это не событие с большим потенциалом, которое с удовольствием будут освещать по телевизору. Все происходило почти в полной тишине, если не считать резкого кашля бабушки, сидевшей справа от меня, и криков скучающего младенца слева. Все было очень спокойно – почти тревожно спокойно для подобного соревнования. Пальцы не то чтобы летали, скорее суетились. Но соревнование показало мне, почему шафран так дорог. Каждое рыльце, которое вы используете, требует чьего-то сосредоточенного внимания. К каждому из них прикасался человек, а не машина. Были попытки механизировать эту часть процесса обработки, но не получилось: цветы слишком хрупкие, рывок из центра каждого цветка слишком трудно откалибровать.

На одной стороне стола лежали ненужные уже цветы: красивые, но бесполезные. Люди веками пытались найти им применение, но, похоже, лепестки крокуса не содержат ничего полезного, и их просто выбрасывают. Одно время в Шафран-Уолдене они были настоящей проблемой, и в 1575 году королевский указ запретил фермерам, выращивающим шафран, «бросать цветы шафрана и другой мусор в реку во время наводнения». Наказание – два дня и две ночи в колодках.

Пальцы соревнующихся разбирали цветы до тех пор, пока не осталось ни одного целого. Победительницей стала Габина Гарсия из Лос-Йебенеса, второй была Мария Кармен Ромеро из Мадридехоса. Они выглядели довольными, но не торжествующими, ведь они не были конкурентами. У меня есть дурацкие часы – у них синий экран с цифрами, которые можно прочитать, только нажав большую кнопку. Детям нравится. Но в критические моменты, такие как соревнования по выщипыванию рылец шафрана под открытым небом, это становится помехой, так как числа плохо видны при ярком солнечном свете. Поэтому я обратилась к организаторам, чтобы узнать официально зафиксированное время. Но мужчина только пожал плечами. Он просто сказал: «Первый есть первый», – и объяснил, что никому не нужно включать секундомер. Таким образом, рекорд следующий: лучшее время октября 2000 года в Испании – сто комплектов рыльцев примерно за восемь минут. Или, может быть, за десять минут. Где-то так.

Персидская желтая краска

В течение года после поездки в Консуэгру я путешествовала по миру в поисках историй о красках, а к октябрю планировала закончить исследования. Однако я не могла перестать думать о пурпурных полях, простирающихся до персидского горизонта, и, не обращая внимания на приближающийся срок завершения исследований, снова подала заявление на иранскую визу. Это произошло на той же неделе, что и теракт во Всемирном торговом центре в Нью-Йорке, и Тегеран отклонил целую партию заявок из Великобритании. Мою в том числе. Через две недели я сделала еще одну попытку и получила визу. Затем американцы и англичане начали бомбардировки, и северо-запад Ирана внезапно оказался вне списка рекомендуемых мест отдыха.

До меня стали доходить дикие и противоречивые слухи. Одни говорили, что иранский шафрановый центр Мешхед безопасен, другие – что он закрыт для иностранцев, потому что находится очень близко к афганской границе. Министерство иностранных дел Великобритании выпустило предупреждение о поездках, и даже Организация Объединенных Наций запретила своим сотрудникам посещать некоторые районы этой провинции. Я не знала, что делать, поэтому связалась с экспортером шафрана в Мешхеде. «Проблемы есть», – тут же ответил он. На мгновение я представила палатки беженцев, покрывающие цветущие поля, или вооруженное иранское ополчение, удерживающее в плену людей, отправившихся на поиски шафрана, особенно тех, у кого есть камеры и кто задает вопросы. «Ты не можешь приехать через неделю? – продолжил он. – Урожай в этом году поздний». Я не могла медлить и ответила, что надеюсь, что к моему приезду из песчаной почвы высунется хотя бы пара крокусов. «На полях полно цветов, – быстро ответил он. – Но через две недели они станут еще чудеснее».

Через три дня я не только прибыла в Иран, но и ехала ночным поездом в Мешхед за тысячу километров от Тегерана. Взятый с собой ужин был пропитан шафраном: куриные шашлыки, выложенные в миску с желтым промасленным рисом. «Конечно, это шафран, – подтвердил один из моих спутников. – Когда иранец отправляется в путешествие, принято давать ему окрашенный шафраном рис. Это все равно что сказать: „Мы даем тебе все, что можем, иди, и да пребудет с тобой наше благословение”».

Перед сном я прошлась вдоль поезда, выискивая признаки того, что мои попутчики отправились в паломничество. Мешхед – самый священный город в Иране. Именно там Эмам Реза, которого мусульмане-шииты считают восьмым лидером исламской веры, был убит отравленным гранатовым соком. Как мусульмане после посещения Мекки могут называть себя «хаджи», так и шииты могут называть себя «машти» после молитвы в Святилище в Мешхеде. Я не была уверена, что обнаруженные мной люди – именно паломники, хотя, конечно, большинство женщин были закутаны в чадру, рядом с которой мой собственный маленький черный шарф и пальто выглядели совершенно декадентскими. Вместо этого я обнаружила персидскую классическую музыку в вагоне-ресторане. «Вы мусульманка? – прошептал человек рядом со мной. – На время Зияра?» Я знала, что это означает паломничество, поэтому усмехнулась и прошептала, что нет. «А вы? На время Зияра?» – вежливо спросила я в свою очередь. Но у меня, видимо, был сильный акцент, потому что он тут же предложил мне сигарету. Другие люди в вагоне ворчали и сердито говорили нам, что здесь нельзя курить. Мои протесты были напрасны.