Китайцы называют его «желтым плющом» или «желтым ротангом», но гуммигут делается не из плюща и не из ротанга, а из гарцинии ханбери – высокого дерева, родственника мангостина, но не имеющего таких вкусных плодов. Краска, которую держал в руке мистер Ли, представляла собой смолу гарцинии и была получена тем же способом, что и каучук, за исключением одного важного отличия. Полукруглый разрез в стволе каучукового дерева в течение нескольких часов кровоточит белым латексом, который можно собрать на следующее утро, тогда как собиратель гуммигута делает глубокий надрез в стволе, аккуратно ставит кусок выдолбленного бамбука под рану… и не возвращается до следующего года.

Интересно, были ли у господина Ли какие-нибудь образцы гуммигута военного времени? «Где-то есть», – сказал он и исчез в одной из задних комнат. Через несколько минут он появился с грязной пластиковой сумкой одной из крупных сетей супермаркетов Гонконга, полной темных зеленовато-коричневых растрескивавшихся кусочков чистого гуммигута, выглядевших так, будто кто-то сжевал ириску и выплюнул ее на землю, где она и затвердела. «Это то, что мы получили во время войны: гуммигут очень плохого качества, полный примесей. Многие бамбуковые емкости опрокинулись на землю, и люди пошли искать смолу, которая капала на землю». «Я хотела бы найти гуммигут», – мечтательно заявила я, представляя, как в лесной роще, глубоко в джунглях, делаю надрез на стволе кривым ножом, а потом мне рассказывают древние мифы о деревьях, которые кровоточат желтой краской. «Нет, этого не следует делать», – твердо сказал мистер Ли. Мы все удивленно подняли головы. Что он имеет в виду? «Там много мин: люди гибнут за гуммигут», – сказал он.

Как я узнала позднее, эта красивая краска может быть опасна и по-другому. Компания Winsor & Newton с самого начала получала небольшие партии гуммигута от поставщиков из Юго-Восточной Азии, вероятно, с тех пор, как начала свою деятельность в середине XIX века. Когда гуммигут поступает на фабрику, его тщательно измельчают и продают в тюбиках или кюветах как одну из самых дорогих акварельных красок. Но некоторые из посылок, прибывших в 1970-е и 1980-е годы из Камбоджи и, возможно, Вьетнама, были другими: в гуммигуте стали находить пули. Технический директор компании Ян Гарретт выставил пять таких пуль в своем кабинете: напоминание ему и его коллегам о том, что некоторые из материалов, наличие которых они так легко принимают как должное, прибывают из мест, где люди пережили невообразимые страдания. Однажды, в разгар войны во Вьетнаме или, возможно, во время ужасов убийственного режима Пол Пота, солдат или группа солдат, должно быть, вошли в гарциниевую рощу и начали веером палить из пулеметов. Некоторые из пуль засели в бамбуке, а через несколько месяцев попали к красильщикам в Харроу. Где оказались остальные пули, можно только догадываться.

Мне очень нравится кусочек гуммигута, купленный в компании Man Luen Choon. Когда я капала на него воду, создавая ярко-желтую краску, то чувствовала себя волшебницей и показывала этот трюк всем знакомым детям. Однажды в поезде в Англии я сидела напротив девятилетнего мальчика, который так же, как и я, любил странные артефакты. Он путешествовал с бабушкой и только что был в гостях у родственника, который подарил ему барабан, привезенный из Индонезии, которым мальчик очень гордился: он знал, что это волшебная вещь. Я показала ему трюк с гуммигутом и рассказала историю этого вещества, объяснив, что такое война и почему люди даже в военное время иногда готовы идти на риск. Он заинтересовался, поэтому я отдала ему кусочек гуммигута. Теперь я жалею об этом.

Через четыре дня я уже была в Америке и разговаривала с Майклом Скалкой, специалистом из Национальной галереи Вашингтона. Я упомянула, что купила гуммигут в Гонконге. Он заметил, что из него получается очень красивая краска. «Но это же яд», – отметил он. Как я узнала позже, к своему облегчению, гуммигут, скорее всего, не убьет владельца, как аурипигмент, хотя, возможно, его можно использовать как орудие убийства, по крайней мере, так было написано в одном китайском детективе, где его впрыснули в персик[153]; но тем не менее он может как минимум доставить неприятности. Это одно из самых эффективных мочегонных средств, которые знает природа: если вы случайно положите его в рот, то потом целый день не будете вылезать из туалета. Другой желтый природный краситель, облепиха, оказывает такое же действие. На самом деле это характерно для других желтых природных объектов: тыквы, незрелые ананасы, желтый корень щавеля и желтый ирис, все они оказывают одинаково действие. Возможно, не случайно индийская ведическая традиция окрашивает третью чакру, расположенную на уровне пупка, чуть выше толстой кишки, желтым цветом.

Через несколько недель я позвонила своей подруге Ен Вай Ман. Знала ли она, что гуммигут действительно ядовит? «О да, – весело ответила она. – Я знала… На самом деле именно поэтому тараканы не едят картины Фонг Со. Он раскладывает их по ночам на полу, и сначала я боялась, что их съедят насекомые, потому что они поедают все на своем пути». Она позвала Фонг Со, который рисовал в соседней комнате, чтобы тот подтвердил ее слова. Он согласился, что отчасти его творения сохранились для потомков потому, что желтая краска отпугивала голодных ползучих тварей. «Люди охотно использовали бы гуммигут как средство от насекомых, но это слишком дорого», – сказал он.

Шафран

Последние два сувенира на моей полке – баночки с самой дорогой и яркой пряностью в мире: шафраном. И как и гуммигут, он полон парадоксов. Он красный, но и желтый; он дорогой, но доступен; он может высушить вашу печень, но может заставить вас выть от смеха; он почти вымер, но производится в большом количестве. Однако, в отличие от гуммигута, шафран часто подделывают. За это знание мне пришлось заплатить из своего кармана.

Моя первая встреча с шафраном, по крайней мере с продуктом с таким названием, произошла в Кашмире в середине 1980-х годов. В студенческие годы я трижды побывала в этом северном индийском штате – задолго до того, как там началась борьба за независимость. Я ждала, когда откроются перевалы, ведущие на север, и однажды снег задержался дольше ожидаемого, поэтому мне пришлось провести несколько дней в плавучем доме на озере Дал в столице Шринагара, где я наслаждалась домашней кухней и наблюдала за продавцами-лодочниками, занимавшимися доставкой пассажиров к шикхаре и рекламировавшими свой товар. «Хочешь марихуану?» – кричали они, когда я отказывалась от колы и сладостей. «Нет, спасибо». – «Опиум?» – подшучивали они. «Нет, правда». – «Ага, я знаю, – торжествующе говорили они, вытаскивая последнюю карту в покере западного декаданса. – Тебе нужен тампакс?»

У служителя в шикаре я купила только одну вещь – грязную пачку чего-то желтого. «Хочешь шафран?» – спросил он. Мне стало любопытно, и я попросила показать товар. Этот человек использовал гораздо больше уловок, чем его коллега, который деловито продавал скрутки с гашишем более находчивым путешественникам, остановившимся в соседнем плавучем доме. Позже я поняла, что его поведение было подозрительным. В пакетике был сафлор – та дешевая красная пряность, с которой я столкнулась при работе над главой «Оранжевый», не имеющая ни очарования, ни горькой землистости настоящего шафрана. И я, невежественный подросток, впервые отправившийся в самостоятельное путешествие, охотно купила его. Возможно, не имело значения, что это был не шафран: в конце концов, я и не знала, что с ним делать.