Брандербергер просто повторяет то, что говорят Брент и Наумов: Щербаков не последовал рекомендациям соблюдать постельный режим – он перенес сердечный приступ в декабре 1944 года, – вместо чего отправился понаблюдать празднование Дня Победы, и на следующий день 10 мая 1945 года скончался от нового сердечного приступа. Но ни Брандербергер, ни Брент и Наумов не приводят доказательств того своего утверждения, что Щербаков пренебрег советом врачей.

А.Н. Пономарев, автор единственной полной биографии Щербакова, имел доступ к документам Московского партархива и семьи Щербакова. Историк отмечает, что Щербаков отправился на празднование с разрешения своих врачей:

«Вечером (врачи не возражали) Александр Сергеевич в сопровождении жены приехал с дачи в столицу, побывал на улицах и площадях, порадовался вместе с москвичами долгожданной победе»317 (Выделено мной. – Г.Ф.).

Пономарев честно признает: полной уверенности у него нет, так как свидетельство появилось спустя несколько лет – во время следствия по «делу врачей». Как же тогда Брандербергер, Брент и Наумов, а за ними Снайдер могут безоговорочно писать о рекомендациях лечащих врачей Щербакова?

Далее у Снайдера читаем:

«Жданов тоже проигнорировал предписания врачей отдохнуть» (с. 469).

Здесь мы имеем дело либо с сознательным искажением истины со стороны самого Снайдера, либо с неправдивостью его источника. Снайдер цитирует книгу Брента и Наумова, поэтому ему следовало знать: даже в столь нечестной книге написано, как врачи, отвечающие за лечение Жданова, позволили ему покинуть кровать и ходить, несмотря на то что кардиолог-консультант доктор Лидия Тимашук определила, что Жданов недавно перенес сердечный приступ, и рекомендовала строгий постельный режим.

Действительно ли против Жданова существовал «заговор врачей»?

На самом деле не признавать существование заговора врачей против Жданова, выразившегося в его неправильном лечении, значит отрицать, что он перенес не один, а два недавних сердечных приступа и месяцем ранее, возможно, третий, а также игнорировать диагноз врача-кардиолога Тимашук, запретившей Жданову вставать с кровати. Прямой результат таких действий – смерть Жданова. Геннадий Костырченко цитирует записку доктора Виноградова на имя Берии от 27 марта 1953 г.:

«Все же необходимо признать, что у А.А. Жданова был инфаркт, и отрицание его мною, профессорами Василенко, Егоровым, докторами Майоровым и Карпай было с нашей стороны ошибкой. При этом злого умысла в постановке диагноза и метода лечения у нас не было»318.

Брент и Наумов утверждают, что имели доступ к еще более раннему документу, в котором Виноградов делает такое же признание:

«18 ноября 1952 года Виноградов все еще мог отрицать предумышленный заговор об убийстве Жданова: “Я позволил допустить ошибку в диагнозе, который привел к серьезным последствиям и затем к смерти [Жданова]. В моих действиях не было никакого коварного плана… Я хочу только повторить, что в основании этого преступления, его первоисточником, была медицинская ошибка, которую я признал как консультант, отвечающий за лечение А.А. Жданова» (Брент и Наумов, с. 231).

В полуофициальном сборнике документов приводятся другие показания Виноградова:

«Я признаю, что по моей вине жизнь А.А. Жданова была сокращена. При лечении я допустил ошибку в диагностике, приведшую к тяжелым последствиям, а затем к его смерти. Злого умысла в моих действиях не было»319.

Таким образом, в 1948 году заговор врачей против Жданова действительно существовал! Виноградов признал, что врачи-консультанты проигнорировали выводы и рекомендации кардиолога доктора Тимашук. Единственный вопрос состоит в том, совершено ли содеянное, чтобы, как утверждал Виноградов, «скрыть свою ошибку, выгородить себя и принимавших участие в лечении А.А. Жданова» лиц, либо умерщвление Жданова носило предумышленный характер.

Понятно, перед советскими следователями стояла задача изучить именно последнюю возможность. Но специфика следственной работы в том и состоит, чтобы подозревать. Если бы врачи в Соединенных Штатах сегодня признались в чем-то подобном, они бы столкнулись с угрозой потери медицинской лицензии и проведения над ними судебного процесса по гражданскому делу.

О чем наверняка знал и Снайдер, так как и Брент с Наумовым, и Костырченко пишут об этом. Более того, многие первоисточники, включая процитированные выше документы, хорошо известны историкам. Но Снайдер скрывает от читателей факты, касающиеся столь важного вопроса.

Отдавал ли Сталин приказ избивать врачей в 1952 году?

Снайдер утверждает:

«Осенью 1952 года еще несколько советских врачей оказались под следствием. Ни один из них не имел никакого отношения к Жданову либо Щербакову, но они лечили других советских или иностранных коммунистических сановников перед их смертью. Один из них был личным врачом Сталина, который в начале 1952 года советовал вождю уйти на пенсию. По сталинским точным и повторяемым приказам этих людей жестоко избивали…»320 (с. 472–473).

У Снайдера нет доказательств, что Сталин отдавал приказ избивать врачей. То же относится к Бренту и Наумову, которые заявляют: дескать, «врачи были “избиты до полусмерти”», но не дают ссылки на источник.

Это открывает интересную тайну. 22 августа 2011 года в «Новой газете» увидела свет опубликованная сотрудником и исследователем общества “Мемориал” Никитой Петровым объяснительная записка на имя Берии Сергея А. Гоглидзе, в то время заместителя главы МГБ, от 26 марта 1953 года. («Новая газета» – антикоммунистическое издание, совладельцем которого наряду с российским миллиардером был Михаил Горбачев; «Мемориал» – антикоммунистическое историко-просветительское, правозащитное общество. Ни то, ни другое не имеет репутации исторической объективности.) В своем письме Гоглидзе якобы утверждал, будто сам Сталин давал ему указание избивать подозреваемых «до смерти».

Но подлинна ли сама объяснительная записка? Петров утверждает, что обнаружил ее «в 1990-х годах», но не объясняет, почему ждал до 2011 года, чтобы ее опубликовать. Записка не упоминается в спонсируемой «Мемориалом» книге «Лаврентий Берия» (1991), где документы № 5 и № 6 относятся к «делу врачей». Нет упоминания о ней и в 1085-страничном сборнике документов по делу Берии, изданном в 2012 году321. Петров цитировал объяснительную в своей более ранней статье в «Новой газете» от 16 октября 2008 года, но в то время воздержался от ее публикации. Вместо чего он опубликовал часто переиздаваемую фотокопию так называемой «телеграммы о пытках» от 10 января 1939 года, вместе с рукописным факсимиле письма Семена Игнатьева Сталину от 15 ноября 1952 года.

Все сказанное вызывает подозрение в фальсификации документа. Но независимо от его подлинности уместен вопрос: а говорил ли Гоглидзе правду? Правда состоит в том, что установить ее невозможно. Антисталинисты имеют все основания фальсифицировать документы, чтобы выставить Сталина в дурном свете, что они делали и делают. Гоглидзе, если он действительно писал такую записку, имел все основания переложить вину за ненадлежащие условия содержания врачей-заключенных на умершего Сталина, что могло бы помочь