Лето 1976 года запомнилось небывалой жарой. Все началось в мае, когда температура воздуха резко подскочила вверх. В течение нескольких недель ни одна капля дождя не упала на задыхающиеся, изнывающие от зноя лондонские улицы. Тротуары были покрыты засохшей, твердой, как бетон, коркой пыли, листья на деревьях свернулись, трава пожелтела, а цветы в парках выгорели. Пыль скрипела у нас на зубах, забивала глаза и ноздри. В эти знойные дни я была полностью поглощена своими мыслями.

— Ты, должно быть, намеренно приглашаешь голубей гадить на нашем балконе. — Пирс лениво развалился в шезлонге, поглаживая рукой безупречную прическу. Солнце играло в его волосах. Прошло четыре недели с тех пор, как мы вернулись из Инскип-парка. — Однажды весь дом перевернется под тяжестью птичьих экскрементов. Мы можем наладить производство гуано.

Я на балконе доливала воду в большую жестяную миску. Голуби купались в ней и пили воду.

— Прости, но птицы должны время от времени мыть свои перышки. Кроме того, они хотят пить, так же как и ты.

Горшки с геранью стояли в ряд у стенки. Герань распустила изумрудно-зеленые листья. В самом дальнем углу балкона я кое-как растянула брезент — мы прятались под этим импровизированным тентом от зноя. В тени под навесом стояли стол и серебряное ведерко, которое я время от времени наполняла льдом. На столе были многочисленные пустые бутылки из-под минеральной воды, лимонада и колы. Под нашими окнами шумели автобусы, прокладывая путь сквозь облака горячей пыли. Но мы наверху наслаждались более чистым воздухом и поглядывали свысока на копошащихся внизу прохожих.

Пирс был одет в шорты и майку — деловые костюмы в Лондоне носили только владельцы похоронных бюро и охранники. Даже Джайлс приходил в офис без галстука, в рубашке с рукавами, закатанными выше локтей. Я вынуждена была отправиться в магазин и потратить последние тетины деньги на пару легких хлопковых платьев и сандалии.

Пирс потягивал через соломинку кампари с содовой. Он с громким хлюпаньем высосал остатки напитка из стакана.

— Сделай мне еще один, дорогая! — Пирс протянул пустой стакан.

— Может, не стоит? Ты выпил уже три. Не забудь, в пять часов тебе предстоит встреча. Ты уже слегка пьян.

— Какая, однако, ты стала строгая и разумная!

Я не видела глаз Пирса под солнцезащитными очками с зеркальными стеклами, но его губы обиженно надулись. Пирс не упускал случая показать, как он недоволен моим решением порвать с ним.

— Так и быть, я сделаю еще один коктейль, а затем тебе придется протрезветь. У нас больше нет апельсинов. Не возражаешь, если я положу в стакан дольку лимона?

— Возражаю. В кампари должен присутствовать апельсин. Сбегай быстро вниз, в магазин, и принеси парочку апельсинов. И спроси, есть ли у них эти маленькие черные оливки в оливковом масле с чесноком!

— Я полагала, ты хочешь, чтобы я напечатала список гостей для вечеринки на следующей неделе. Мне понадобится по крайней мере три четверти часа, чтобы закончить список. Ровно в пять я ухожу домой. Ты мне разрешил.

Я должна была закончить эссе, посвященное Боттичелли. Свое первое сочинение на тему «Революция Джотто» я написала в состоянии легкого шока. После нескольких предложений мой карандаш сломался. Я взяла новый и написала все, что пришло мне в голову. Когда на следующей лекции я получила свое эссе обратно, на последней странице неровным почерком было нацарапано: «Подойди ко мне после урока».

В конце лекции, посвященной Мазаччо, Фра Анжелико и Фра Филиппо Липпи, моя голова была до предела забита информацией. Мне необходимо было срочно пойти домой, навести порядок в голове и разложить полученные знания по полочкам. Джулиана окружала толпа студентов. Ожидая его, я от нечего делать выводила на листке бумаги все, что приходило в голову: «Что означает консерватизм Фра Анжелико? Кто такой Донателло? Что такое полиптик?»

— Полиптих — это складень, состоящий более чем из трех частей. Ты написала неправильно. Правильное написание «полиптих». — Джулиан склонился надо мной. Мы остались одни, в аудитории больше никого не было. От Джулиана слегка пахло сосисками или беконом — чем-то жареным. Я почувствовала, как сильно проголодалась. — Твое эссе!

— Да? — Я боялась пошевелиться.

— Я долго пытался понять, на каком языке оно написано. Насколько мне известно, ни на одном из западноевропейских наречий.

Джулиан посмотрел на меня своими большими, цвета жженой охры глазами. Мы только что выучили, что охру делают из земли, богатой железом. Глаза Джулиана были коричневого цвета с красноватым оттенком. Джулиан рассказывал, что такое темпера и как средневековые художники достигали богатства красок на своих холстах. Мне показалось невероятным, что яичный желток с добавлением пигментов и очищенной воды стал идеальным закрепителем. Обыкновенное куриное яйцо лежало в основе прекрасных творений старинных мастеров.

Когда Джулиан назвал мое эссе непонятным, я почувствовала резкую боль как раз в том месте, где должен был находиться ужин.

— Знаю, я не могу писать.

Мои глаза наполнились слезами, соленые капли покатились по щекам. Я потратила столько времени, сидя над эссе, и вложила в него столько сил, что после слов Джулиана почувствовала себя совершенно опустошенной, все мои надежды рассыпались в прах.

— О, послушай! Я просто неудачно пошутил. Я имел в виду совсем другое. Твое эссе совсем не так уж и плохо написано.

— Не обманывай меня! Я знаю… Я очень старалась, мне так нравилось писать. Не обращай внимания, я всегда плачу по пустякам, когда голодна!

— Пойдем чем-нибудь перекусим! — Джулиан предложил мне свой платок. Его носовой платок был ярко-малинового цвета с синими полосками. Я прижала его к щекам. — Извини, платок не первой свежести. Я обычно жду, когда у меня закончатся носки, и лишь затем иду в прачечную. У меня шесть пар носков и только два носовых платка, поэтому платки иногда бывают грязными. Я знаю неподалеку недорогое кафе. Ты сможешь заказать пирог, жареный картофель и толченый горох всего лишь за семьдесят пять центов. Тамошние официантки мои хорошие приятельницы. — Мы собрали свои книжки и вышли из класса. — Сюда! Не самая здоровая пища, зато всегда очень хороший и крепкий чай.

Я не очень люблю крепкий чай. Мне больше нравится слабый напиток цвета меда без молока и сахара, но Джулиан так старался подбодрить меня, что мне ничего не оставалось, как постараться выглядеть довольной. Мы зашли в кафе, которое называлось «Кози Каверн». В кафе было очень чисто — легкие столы на хромированных ножках стояли рядами вдоль стен, обшитых блестящим пластиком. Девушка с выкрашенными в черный цвет волосами и сильно подведенными тушью глазами махнула нам рукой. Она возилась с кофейным аппаратом.

— Как обычно? — крикнула она, стараясь перекричать шум зала. Посетители кафе были в большинстве своем очень молодыми и очень шумными.

— Две порции! — Джулиан поднял вверх два пальца. — Сейчас, пока нам еще не принесли еду, мы можем поговорить. Знаешь, когда я стал читать эссе, я был несколько обескуражен твоим хулиганским стилем. Но затем, кажется, стал понимать твои мысли. Способ, которым ты пытаешься описать технику художника, основан на буквальном восприятии увиденного на картине. Мне это показалось довольно интересным.