Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он был нездоров, и Коллегия Одиннадцати, ведавшая тюрьмами и казнями, отложила его казнь до выздоровления, чтобы не получилось так, будто он умер от болезни, а не от яда.
Перикл приставил к нему Гиппократа, чтобы тот лечил его по всем правилам, но не торопился объявлять, что Анаксагор поправился и здоров.
Пока Анаксагор находился в тюрьме и был болен, в Афины пришла весть, что оба его сына погибли в схватке с пиратами, что их корабль затонул у берегов Эгины. Гиппократу поручили сказать об этом Анаксагору и поддержать его всеми возможными способами, если весть о смерти сыновей сразит его. Анаксагор, узнав о гибели сыновей, заплакал и сказал, отказавшись от лекарства, которое тут же предложил ему для поддержания сил Гиппократ:
— Я знал, что мои сыновья родились смертными, что природа давно уже вынесла им свой смертный приговор. И мне тоже.
Тела сыновей Анаксагора были выловлены в море и доставлены в Афины для похорон. Философа по этому случаю выпустили из тюрьмы, чтобы он мог похоронить их.
Члену Коллегии Одиннадцати, которому было поручено находиться постоянно рядом с Анаксагором, когда он выйдет из тюрьмы, мудрец сказал:
— Если меня отпустили на похороны сыновей, которые лишь часть меня, то, может быть, меня отпустят на собственные похороны? Ведь я не часть себя, а всё, что называется Анаксагором.
— Когда же твои похороны? — спросил член Коллегии.
— Да вот как похороню сыновей, так и покончу с собой, чтобы тебе долго не ходить следом за мной.
Слышавший этот разговор Гиппократ тотчас сообщил о нём Аспасии, а та — Периклу.
— Вот случай спасти Анаксагора, — сказала Аспасия Периклу, — пусть Гиппократ даст ему такое снотворное снадобье, чтобы погрузившийся в сон узник стал похожим на мертвеца. И пусть Анаксагор перед принятием яда — а это будет не яд, а снотворное снадобье Гиппократа — завещает похоронить своё тело на родине, в Клазоменах. Или в каком-нибудь другом городе, чтобы его можно было тотчас увезти из Афин.
Коллегия Одиннадцати не позволила философу покончить с собой. Сразу же после того, как его сыновья были погребены на кладбище в Керамике, Анаксагора возвратили в тюрьму и, видя, что он уже здоров, — мудрец собственными руками засыпал могилу землёй, — назначили ему время казни — нынче же после захода солнца.
Вечером к нему в тюрьму пустили его друзей — на прощальный пир. Пришли Перикл, Сократ, Гиппократ, Фидий, Протагор и Геродот. Софокл был болен и не смог прийти, Продик уплыл в Фурии для составления тамошних законов — по просьбе Перикла. Полигнот от посещения тюрьмы отказался, сказав, что пировать в тюрьме — дурная примета: кто пирует в тюрьме, тот вскоре сам туда попадёт; а проститься с Анаксагором он придёт на кладбище.
Пока шёл пир, люди Перикла готовили всё для мнимой казни: Гиппократ принёс снадобье, похожее на стёртую цикуту. Снадобье вручили дежурному члену из Коллегии Одиннадцати, тот передал его тюремщику, из рук которого пленник должен был принять «яд» в смертной чаше и которому доверялось, удостоверить наступление смерти. Всё это стоило немалых денег, большую часть из которых внесла Аспасия, не уведомляя о том Перикла ради его спокойствия, остальные — Софокл, Фидий и Протагор. Доля участия Гиппократа была в приготовлении снадобья, доля Геродота — в предоставлении корабля для побега, доля Сократа — в организации похорон мнимо умершего. Только самого Анаксагора ни о чём не предупредили: о плане побега, о снадобье, о подкупе тюремщиков, о мнимых похоронах и об отплытии на корабле. Боялись, как бы он не стал противиться всему этому или, согласившись с планом спасения, не проговорился о нём до времени.
— Похороните меня в Клазоменах на холме, — пируя с друзьями, говорил Анаксагор, — на холме, подальше от моря, но так, чтоб море было видно с холма.
— Ты опасаешься, что твою могилу может размыть море, потому выбираешь холм? — спросил его Фидий. — Разве со временем не станут дном моря клазоменские холмы?
— Конечно, станут, — ответил с улыбкой Анаксагор, будто речь шла не о его могиле. — Хватило бы только времени — и тогда не только клазоменские холмы, но и вся земля станет морем. Или все моря высохнут и станут землёй.
— Я подозреваю, что со временем вся вода на земле станет виноградным соком, сок — вином, а вино выпьют греки, — весело сказал Сократ, осушая очередную чашу вина, принесённого в тюрьму слугами Перикла.
Весел был не только Сократ — ведь все знали, кроме самого Анаксагора, что это вовсе не прощальный пир перед казнью, а весёлый пир перед побегом. Анаксагор, должно быть, дивился тому, что друзья его так веселятся накануне его казни, все затеваемые им разговоры о смерти превращают в предмет весёлых шуток, пьют и закусывают с удовольствием, без каких-либо признаков горечи, и постоянно предлагают тосты за его здоровье. Правда, в начале встречи поговорили о погибших сыновьях, посочувствовали его беде, пожелали душам погибших сладкого сна до пробуждения на Островах Блаженных.
— И мне пожелайте такого же сладкого сна, — попросил Анаксагор.
— Желаем! — неожиданно радостно воскликнул Сократ. — Чтоб тебе сладко спать до пробуждения на родине!
— На какой родине? — спросил несколько озадаченный философ.
— Как?! Разве ты не знаешь, — пришёл на выручку Сократу Перикл, — что Острова Блаженных — вечная родина всех добрых душ? Сократ, подтверди это!
— Именно так: наши души родились не здесь, у них есть общая прекрасная родина. Итак, сладкого тебе сна, Анаксагор, до пробуждения на родине, — по-прежнему весело повторил свой тост Сократ.
Все дружно выпили, а Фидий, хлопнув Анаксагора по плечу,сказал:
— Потом расскажешь нам, что тебе снилось. Вот тебе моё пожелание: пусть тебе во всё время пути снятся девушки Феодоты.
— Я не против, — рассмеялся Анаксагор. — Только как же я расскажу вам о моих снах? Разве вы последуете за мной? Вот этого я не хочу, оставайтесь здесь, на земле, не торопитесь на нашу общую родину. Обещайте! — потребовал он.
— Туда мы не станем торопиться, — пообещал Геродот. — Но я поплыву с тобой, один из всех, — сказал он, вызвав общий смех и изумление Анаксагора. — У меня есть нужда в таком путешествии, — продолжил он. — Я пообещал Периклу подробно описать этот путь и то, что лежит дальше.
— Ты просил его об этом, Перикл? — спросил Анаксагор.
— Да, — подтвердил Перикл. — Я и сам намереваюсь, но позже, конечно, проделать этот путь.
— На благо всей Эллады, — сказал Сократ.
— Да, на благо всей Эллады, — согласился с ним Перикл.
— Ладно, ничего не понимаю, — вздохнул Анаксагор и спросил: — Так за что пьём, друзья?
— За сладкие сны, — напомнил Фидий.
Гиппократ наклонился к Периклу и сказал ему на ухо, пользуясь тем, что из-за шума Анаксагор не слышит их — все начали громко повторять тост Фидия, прибавляя к нему свои слова и пожелания: