– Не сбежал, – Кош Невмертич взял синее яйцо и встряхнул его, прислушиваясь. Сидит внутри и бесится. А за тобой охотится какой-то другой зохак.

– И зачем я ему?!

– Многие охотятся за жар-птицей, – ректор покачивал в руке яйцо, и эмалевая поверхность отбросила синие блики на стены. – На всякий случай, давай мы спрячем его понадежнее. Ну-ка, привстань… – когда я встала с сундука, ректор положил синее яйцо внутрь и со щелчком закрыл крышку. – Вот, теперь он точно никуда не денется. Что касается тебя, рядом с тобой постоянно будет находиться охранник. Потому что всё очень серьезно, Василиса. Если появится зохак, ты с ним в одиночку не справишься.

– А кто справится? – я плюхнулась на сундук, уперевшись ладонями в колени и пытаясь собрать мысли в кучку. – Вы справитесь?

– Попытаюсь.

– Не особенно обнадеживает. А если я дам вам свое перо? Запрёте зохака в другое яйцо, как сделал Быков?

– Пока обойдёмся без твоих перьев, – сказал Кош Невмертич.

– Почему?

– Потому что это больно, когда тебе выдирают колдовские перья.

– Пф! – фыркнула я презрительно.

– Не обсуждается, – отрезал Кош Невмертич.

Это хоть немного порадовало – то, что он не желал причинять мне боли. Хотя, как по мне, выдранное перышко – не такая уж огромная боль. Можно было бы и потерпеть для благородной цели.

– А кто будет моим охранником? Вы? Я буду жить с вами? – в прошлый раз, когда на меня объявила охоту джанара, Кош Невмертич поселил меня у себя дома. Тогда мне всё казалось муторным, но сейчас я была бы очень не против оказаться под домашним арестом. В доме ректора, разумеется.

– Нет, – последовал не менее резкий ответ, разбив мои мечты и надежды. – У тебя будет личный телохранитель. Не я.

– Просто отстой, – прошептала я еле слышно, разочарованная до слёз. Сдался мне какой-то его охранник…

Кош Невмертич сразу угадал моё настроение и немного смягчился.

– В любом другом случае, так бы и было, – сказал он и погладил меня по щеке. – Ты жила бы здесь, а я бы тебя охранял. Но сейчас это неразумно.

– Неразумно?.. – я чуть не свалилась с сундука от этой нежной ласки. Вот набрались бы мы смелости и… не ограничились бы поглаживанием по щечкам.

– Так получилось, – ректор отстранился и снова пошел бродить между яичных полок, – так получилось, что все мы – кроме жар-птицы разумеется – попали под воздействие любовных чар Вольпиной. В «Иве» не найдется мужчины, который остался бы равнодушным.

– И вы тоже?.. – спросила я, опять готовая свалиться с сундука, но уже не из-за любовного головокружения, а от очередного удара в сердце. Сколько можно устраивать мне эти качели? То надежда – то облом, то ласковые словечки и касания, то – «я под любовными чарами Вольпиной»!

– И я – не исключение, – ответил Кош Невмертич и улыбнулся.

Ему смешно? Нашел время улыбочками сыпать. Я в отчаянии кусала губы. Лучше всего было бы улыбнуться так же в ответ и сказать что-нибудь вроде – ах, какая жалость! и на великого колдуна находятся свои чары! Должна же быть у меня хоть какая-то гордость… Но после секундной борьбы разума и сердца, победил совсем не разум, и я сказала:

– Ведь вы понимаете, что это – не настоящие чувства. Это колдовство, наваждение.

– Конечно, понимаю.

– Тогда почему не поборете чары? – начала я горячиться. – Вы же мастер разрушать колдовство! Я помню, как вы за одну минуту усмирили бурю, которую устроили «приматы», и взорвали шаровую молнию!

– В этом случае всё не так просто.

– В чем сложность-то? – выкрикнула я, вскакивая с сундука. – Вы же всё можете!

– В этом случае я бессилен, – Кош Невмертич взъерошил волосы, будто раздумывая – говорить до конца или нет, а потом всё же сказал: – Потому что мои чувства – не колдовская иллюзия, и не детские проделки. Они настоящие.

Я застыла в ужасе. Это было ещё пострашнее, чем нападение трехглавого змея, которого интересовал мой мозг. Неужели, ректор влюблен в эту пери? пайрики?.. Влюблен в Вольпину?.. Вот засада!..

Но я не успела ничего сказать, потому что Кош Невмертич меня опередил:

– Так получается, – сказал он тщательно подбирая слова, – что чары, которые насылает Вольпина, проецируются на тебя.

Сердце пропустило удар, а потом заколотилось так, что дышать стало трудно.

– На меня? – переспросила я тонким голоском.

– На тебя. Потому что ты мне дорога, – ректор помолчал и добавил: – Очень.

«Очень дорога. Ну просто обхохотаться», – уныло подумала я, хотя мне опять стало не до смеха.

Что за манера говорить дурацкими, обтекаемыми словами? И ведь так и не сказал – потому что я тебя люблю! А других слов здесь не нужно было. Я вздохнула тайком, ожидая продолжения, но Кош Невмертич поспешил перевести тему.

– В «Иве» есть ещё кое-кто, у кого чувства спроецировалась, – Кош Невмертич остановился на расстоянии шагов десяти от меня.

Наверное, боялся, что чары Вольпиной подействуют слишком сильно.

Осторожничает он.

– Царёв, – со вздохом догадалась я.

– М-м… нет, – ответил ректор. – Подумай ещё.

Но мне не хотелось думать ни о ком больше. И, несмотря на то, что ректор устроил ночь признаний, я всё равно разозлилась. Толку от этих признаний?! Главного ведь не сказал! Про любовь не сказал! Где про любовь-то?!.

– Правила «Ивы» и элементарные правила этики запрещают отношения между учеником и учителем, – мягко произнес Кош Невмертич– Ты – моя студентка. Поэтому пока ничего быть не может.

И всё-таки он читает мысли. Хотя говорит, что не умеет. Я нахмурилась, а потом предложила:

– Тогда переведите меня в другой институт?

– Нет, – быстро ответил он. – Это будет непедагогично. И непрофессионально. И опасно для тебя. Ты должна находиться под присмотром «Ивы».

– Конечно, – съязвила я. – Получили для школы жар-птицу и боитесь упустить.

– Боюсь, – произнес ректор каким-то особенным голосом – и вкрадчивым, и грозным, и ласковым одновременно.

От этого голоса меня бросило в жар, и я готова была воспламениться, даже не превращаясь в птицу огня.

– Боюсь упустить, – повторил он. – Боюсь потерять. Боюсь всё потерять. Думал, уже никогда не испытаю этого чувства. Оно на самом деле мучительное, Василиса. Оно точит, терзает, вот здесь, – он шагнул ко мне, оказался рядом, взял меня за руку и положил ладонь себе на грудь. Слева.

Я забыла дышать и привстала на цыпочки, глядя на него, не отрываясь. Он тоже потянулся ко мне, и наши губы почти соприкоснулись…

– Вы опасны, Краснова, – прошептал Кош Невмертич, переходя на ненавистное мне «вы».