твою несуразную выходку. И пересмотрю свое мягкое решение по Астровой. Я ей предлагала уйти тихо и с достоинством, она же хочет громко и со скандалом, который уничтожит ее, но отнюдь не повредит издательству.

— Ты что же, — нахмурился Олег, — хочешь отменить мое решение?

— Не хочу, оно уже отменено!

Она нажала на кнопку селектора.

— Соедини меня с главным художником, — сказала секретарше, не спуская взгляда с Олега. И после паузы: — Это я! Да, Олег Станиславович несколько неправильно истолковал наш приватный с ним разговор. Совершенно верно, поторопился. Конечно, вы остаетесь. — Положила трубку, продолжая смотреть на Олега и ожидая от него вулканического взрыва ярости и гнева.

Так бы и было, если бы Вера не предусмотрела подобный поворот событий. Олег с холодной, такой новой для него усмешкой смерил сестру взглядом и вышел из кабинета.

Милена была озадачена и даже несколько растерянна. Бурная реакция Олега не насторожила бы ее, а вот его затаенная уверенность в себе таила опасность.

Выплеск гнева и ярости произошел дома у Веры. Олег задыхался от злобы и сыпал проклятиями и угрозами.

— Я завтра же объявлю, что ухожу из издательства. Завтра же!

Вера не обращала на него внимания, она думала.

— Ты, Олежек, не торопись с уходом, — сказала она. — Хлопнуть дверью — это эффектно. Да только цена ему — минута. Подожди.

— Что, по-твоему, я должен молча проглотить поступок Милены, которым она лишний раз продемонстрировала свою власть?

— Я не говорю этого, — отозвалась Вера. — Ты сделай только вид, а потом можешь выплюнуть его прямо в лицо своей сестрице, — с недобрым огоньком в глазах усмехнулась она.

* * *

Решив действовать по совету Астровой, Олег продолжал общаться с Миленой, как будто ровным счетом ничего не произошло. Так было всегда после их ссор, когда Милене удавалось убедить брата в своей правоте, но раньше он кричал, грозился забрать свою долю, а тут спокойно вышел и даже не хлопнул дверью. Олег сам себе удивлялся. Хранил спокойствие со странной уверенностью, что такое положение вещей будет оставаться недолго. Когда он вступит в права наследования, все изменится, и тотчас.

— К вам Борис Григорьевич Терпугов, — появилась на пороге секретарша.

— Кто? — переспросил Олег и наморщил лоб, пытаясь вспомнить, где он слышал эту фамилию. Вспомнил быстро. — А!.. Пусть войдет.

Подполковник Терпугов вошел в кабинет и, пожав руку Пшеничному, сел в кресло.

— К сожалению, вынужден вас побеспокоить, — начал он.

— Такая у вас профессия, беспокоить, — улыбнулся Олег, с грустью в сердце вспомнив Тину. — Вертишься целый день и как-то забываешься, а вы пришли и сразу все перед глазами встало.

— Менеджер Милавиной говорила, что в тот вечер… — маленькая пауза как бы пояснила, какой именно, — …вы собирались вместе с Валентиной в ресторан.

— Да, собирались. — Олег нахмурился, встал из-за стола и пересел в кресло напротив Терпугова. — Но по непредвиденным обстоятельствам я задержался в издательстве. — Он потирал ладони и морщился. — Простите, не привык никому давать отчет в своих действиях. Мне вот так начинать рассказывать вам, почему да отчего я поступил так, а не иначе, затруднительно.

— Что делать. Мне поначалу тоже было непривычно выслушивать и выспрашивать людей о самом личном. Но всякий раз я вспоминал, почему я это делаю, и приходил к мнению, что не только имею право, но обязан.

— Да, конечно! Конечно!.. — проговорил Олег и подошел к бару. — Давайте выпьем чего-нибудь! — Терпугов медлил с ответом. — У меня отличный коньяк, по пятьдесят грамм, а потом кофе.

— Хорошо, — кивнул Борис Григорьевич.

Олег придвинул ногой к креслам столик и поставил на него две рюмки и вазочку с японской закусочной смесью. Выпил, хотел начать говорить и, не произнеся ни звука, стушевался.

Терпугов по достоинству оценил коньяк и вновь задал вопрос:

— Так почему вы не поехали к Милавиной?

Пшеничный откашлялся, провел ладонью по лбу и односложно ответил:

— Задержался в издательстве, переговоры затянулись.

— Неужели настолько затянулись, что все рестораны уже закрылись?

— Нет, конечно, — с досадой на то, что он должен объясняться, буркнул Олег. Немного помолчал и, видно поняв, что все равно подполковник от него не отстанет, решил побыстрее от него отделаться. — В общем, я мог заехать за Тиной, но так получилось, что мне захотелось на минутку заскочить к девочкам, ну вы понимаете… Только на минутку — сбросить напряжение. Ведь чем хороши они, простушечки? Они не требуют прелюдий, всяких там поглаживаний, поцелуев. Они сразу улавливают настроение и желание клиента: кто хочет сбросить напряжение тотчас, а кто разрядиться помедленнее. Мне было необходимо тотчас. А с Тиной пришлось бы тащиться в ресторан, потом домой, там эти прелюдии, затяжные поцелуи и так далее.

Подполковник Терпугов, внимательно слушая Пшеничного, параллельно представил себя в обществе дорогих простушечек и растерялся, не сильно, но все же. А перед ним сидел двадцатидвухлетний парень и так свободно и просто говорил об этом, будто о покупке в магазине пачки печенья.

У Терпугова, конечно, были моменты с такими женщинами, но другого уровня и очень давно. И женщины те были несколько даже застенчивы или развязны, но нарочито, а эти новые, дорогие — он видел их, приходилось выезжать по службе в бордели — они не были ни развязными, ни застенчивыми, они были лощеными до кончиков ногтей, уверенными в своей телесной привлекательности, говорили негромко, курили, красиво держа сигарету в холеных пальцах. И ему с ними в качестве клиента, как представлялось подполковнику, было бы неловко.

Пшеничный продолжал говорить, Терпугов слушать, но параллельные мысли не оставляли его.

«Черт возьми! Ему надо снять напряжение! Скажите, пожалуйста! Да еще быстро. Снимет, а потом поедет к официальной любовнице. А тут не то что с прелюдией или без, а вообще не снимешь. Все как-то не так. Жена работает, устает, двое детей, к ним друзья приходят. Было увлечение на стороне красивая, одинокая, да времени не хватало. Ну нет, это отговорки, — сурово оборвал он себя. — На самом деле боялся, как бы жена не узнала. Не хочется неприятностей. Развестись все равно не разведемся, сама же жена не захочет, а вот дурь свою, злобу выпустит и детей втянет. Так она ничего, но как найдет на нее, то дура дурой: орет, гремит посудой и все вспоминает первую мою измену, Ирку. Я ее уже забыл, а она помнит. Вот и приходится жить с напряжением. В супружеской постели его все равно не снимешь, так, кое-как обессилишь себя и забудешься сном, а она все ворочается, все будит, показывает, что, мол, плохо ей, мало, не хватает, хочется чего-то