достиг, наконец, того, к чему так долго стремился. Сколько препятствий ни вставало перед ним, все он одолел. Много было пролито крови, но в конце концов добился своего. И вот он здесь. Избранницы своей он еще не видал, но мнилось ему, что она должна быть сказочно прекрасной. Полковники же забавлялись вовсю.

— Ты, Тимошка, из кожи вон лезешь ради панички Роксаны, сердце свое на угольях сжигаешь, а она вдруг окажется рябой и кривой на один глаз.

Тимуш не ответил. Он заметил мелькнувшую среди кустов сирени тень. Прямо с подоконника выпрыгнул в сад и неслышно пошел за нею. Руксанда, углубленная в свои мысли, что не давали ей покоя, даже не приметила его. Завтра ей предстояло связать свою жизнь с парнем, прискакавшим сюда с бескрайних степей Украины и саблей проложившим себе путь к ней. Какая жизнь ожидает ее? Будет ли ей счастье?

— Паненка Роксана! — тихо позвал ее Тимуш.

Княжна испуганно вздрогнула. Обернулась, и Тимуш в бледном свете луны увидал красавицу, которая и в мечтах ему не привиделась.

Какое-то время они стояли недвижимые, словно изучая друг друга.

— Знал я, что это ты — Роксана! — нарушил молчание юноша.

— Как же ты мог это знать, твоя честь?

— Сидит во мне советчик, мал, как палец, борода у него белоснежная, а на голове красная феска. А уж он все знает и мне нашептывает.

— Это он тебе шепнул? — усмехнулась Руксанда.

— Конечно.

— А что еще нашептал этот твой советчик в феске? — заулыбалась княжна.

— Говорит, что моя Роксана самая прекрасная девушка в мире.

Княжна рассмеялась. Ей понравился молодой Хмельницкий. Было в его поведении что-то такое, что расковывало ее.

— А почему твоя милость не спит? — спросила она улыбаясь.

— А моя милость не может уснуть из-за твоей милости, — ответил Тимуш, не отводя от нее взгляда.

— Что ты так на меня смотришь? — опустила глаза княжна.

— Я воображал себе, что ты красива, но так... — без околичностей ответствовал Тимуш.

— По правде говоря, и я представляла тебя иным...

— Криворотым и с совиными глазами? Таким? Кто знает, какими ужасами набили тебе голову паны ляхи? Я бы им посоветовал своими делами заниматься, пока не изрубил их в кусочки.

— Тебе б нужно было отдохнуть, пан Тимуш, ты такую дорогу проделал!

— Я не только одну дорогу проделал, сама хорошо знаешь...

Княжна грустно опустила голову.

— И даже вместе с татарами. Эти дикари пролили столько крови, стольких людей угнали в рабство...

— Не шел я с ними. Орды пришли сами. Хан говорил, что у него какие-то счеты с воеводой, отцом твоим. И ежели они грабили и жгли, сами вы во всем виноваты. Если бы пан воевода с самого начала поженил нас, разве мы допустили бы татар в Молдавию? Постарался бы батька — и вам удалось бы откупиться. Однако пан воевода жил по совету ляхов. А они псы да фарисеи настоящие. Уж ежели ляхи такие верные друзья были ему, чего же они не бросились на помощь, когда татары землю вашу топтали? Мне хорошо известно, что не единожды посылал воевода за помощью и к Потоцкому, и к Конецпольскому.

— Тимуш, Тимуш! — опечаленно покачала головой княжна. — Разве саблей завоевывают девичье сердце?

— И саблей тоже, — упрямо ответил Тимуш. — Не стал бы я выслушивать насмешки, как Вишневецкий.

— И только это заставило тебя с такой настойчивостью добиваться моей руки?

— Теперь, когда увидел тебя, есть еще и другое...

Тимуш взял ее руку в свою и тихонько пожал.

Княжна отняла руку и сказала с улыбкой:

— Потерпи до завтра, голубчик!

— Завтра, моя голубка, можно считать, что уже наступило. Глянь-ка!

Тимуш обнял ее за плечи и повернул лицом к востоку, где тоненькая золотистая полоска опоясывала небо. Они замерли, недвижимые, завороженные колдовством мгновения, свидетелями которого были. Нарождался новый день, день, который они никогда в жизни не забудут.

Госпожа Екатерина следила из открытого окна за этими двумя тенями, которые то приближались одна к другой, то удалялись, и вдруг подавила зевок. Ночь почти прошла, а они с воеводой и не ложились еще.

— Что бы ты ни говорила, — примял воевода свой ночной колпак, — но этот казак не пара моей княжне! Не пара!

— На моей родине мужчины ценятся за отвагу, а женщины за красоту. Тимуш смел и держится, как рыцарь. Будь я на месте княжны Руксанды, именно его избрала бы себе в супруги, — сказала господарыня.

— А на земле нашей, да будет тебе известно, иные законы. Крушить дубиной может каждый, но не каждый может удостоиться руки княжны. Подобный юноша и нашей княжне не придется по вкусу. А как же иначе?

— Поглядим, твоя милость, поглядим, — глазами улыбнулась Екатерина, глядя на тех, что теперь стояли обнявшись.

Воевода зарылся головой в пушистые подушки, повертелся немного под стеганым шелковым одеялом, расшитым золотой нитью, и тут же погрузился в неспокойный, тревожный сон. Государыня прислушивалась к тому, как он стонал и сквозь сон вскрикивал: «Не отдам княжну! Не отдам!»

— Еще как отдашь! — шепнула государыня и задула свечу.

Наутро воевода проснулся в дурном расположении духа. Спустил ноги на медвежью шкуру, распростертую у постели, и долго рассматривал пальцы ног, на которых уже стали появляться признаки подагры.

— Дурные сны привиделись мне, — почесывал он свою изрядно поредевшую макушку. — Будто опять татарское нашествие...

— И угоняли в рабство твою княжну...

— А тебе, откуда это известно? — удивленно оглядел жену воевода.

— Как же мне не знать, ежели даже стража у дверей слышала, как ты кричал, что не отдашь княжну.

Воевода смущенно смолк.

— Чтоб на ночь ты больше не ел столько жирных блюд. Так и жупын Коен говорит.

— Очень хотелось бы знать, какие у лекаря бывают сны, хотя бы после вчерашнего ужина. Ведь он ел за семерых?!

Воевода зазвонил колокольчиком, и вэтав чуть раздвинул дверные шторы.

— Пришли слугу с нарядом из синего