— На куку приладь те четыре алмаза, — сказала госпожа и направилась в свои покои.

Боярыни пришли наряжать невесту. Господарыня сидела в кресле и наблюдала за тем, как надевали на нее драгоценные украшения и фату, укрепляли пышные волосы золотыми стрелами. Ходили вокруг нее боярышни и напевали:

Мы тебе вплетем цветы,

Чтоб была любимой ты,

Чтоб твоей красотой

Был пленен избранник твой,

Чтобы девичья краса

Никогда не отцвела...»

Когда все было готово, подружки невесты зажали ладонями рты и, печально глядя на нее, принялись жалобно вздыхать:

— Отдаем мы со двора такой прекрасный цветок...

Княжна расхохоталась.

— Вы чего меня оплакиваете, словно отправляюсь на край света?!

Не на край света отправлялась княжна Руксанда, а предстояло жительствовать ей в крепости Рашков, на самом берегу Днестра, с высоких башен которой могла видеть Молдову. Однако возвратиться на родину суждено было ей только через много лет.

В книге ее судьбы было и это начертано, как и многое другое, о чем и не предполагали счастливые нареченные, полюбившие друг друга в ту летнюю ночь и теперь не чаявшие увидеться вновь.

В украшенных дорогими коврами и узорчатыми покрывалами комнатах переговаривались поезжане. В ожидании молодых запорожцы и именитые бояре не спеша вели разговоры о том, о сем.

— Вот сидите вы под турецкой пятой, как и мы до сих пор сидели под панским сапогом, — говорил полковник Хлух. — И за людей нас не считали, проклятые ляхи. Из «быдла» мы не вылазили и хлеб и все, что было у нас, отбирали. Терпели сколько терпели, пока терпелка не лопнула! И мы тогда взялись за сабли и сделали их зады красными!

— И турок мы тоже проучили, — встрял в разговор полковник Богун. — И султану отправили грамотку. Ну-ка, Иосиф, расскажи, что мы там написали турку!

Хлух упрятал смешок под пышными усами и сказал:

— Как-то совестно перед столь честной компанией такие слова молвить.

— Короче говоря, — продолжал Богун, рубя ладонью воздух, — влепили мы ему, как следует. Не перестаю удивляться, как это его кондрашка не хватила, когда он читал такое?

Бояре озабоченно оглядывались, хоть и про себя потешались над тем, о чем рассказывали полковники.

В это время распахнулись двери и появился воевода с великим логофетом и спафарием, который нес его куку и меч. Все склонили головы, и в наступившей тишине вдруг грянули пушки, и во всем городе принялись звонить колокола. Из другой двери, подле которой стояли на страже два капитана в нарядах из фландрской ткани с лядунками на боку, вышел Тимуш в сопровождении сотников. В костюме из лазоревого бархата, расшитого на рукавах и у шеи золотой нитью, и украшенном дорогим позументом, в собольей шапке с золотой кистью, улыбающийся и веселый, Тимуш поразил весь двор. Вместо вчерашнего хмурого казака, перед ними предстал настоящий принц, гордый и рыцарственный.

— Ну, что скажете о женихе? — удивленно переглядывались бояре.

Через те же двери, оставшиеся открытыми, белые и легкие, словно стайка голубок, впорхнули подружки невесты, кольцом окружившие княжну Руксанду.

Она была удивительно прекрасна в своем невесомом платье из сиреневого газа, осыпанном золотыми листочками и перетянутом в талии алмазным пояском.

Господарыня взяла ее за руку и подвела к жениху. Молодые бросили украдкой друг на друга быстрые взгляды и спрятали расцветшие улыбки.

— Наше любимое дитя! — начала господарыня и голос ее задрожал. — С твоего ли согласия вершится сия свадьба?

Воевода и бояре замерли. А ежели княжна вдруг скажет «нет» и свадьба расстроится? Даже сам Тимуш стоял бледный и сердце его словно куда-то провалилось. Кто знает, что может прийти в голову этой красавице-княжне?

Запорожские полковники нервно крутили свои усы. Свадьба Тимуша с молдавской княжной превращалась в дело чести.

— С полного моего согласия! — раздался ясный и звонкий голос княжны.

Все облегченно вздохнули.

Тимуш подскочил к княжне и взял ее за руку.

— Меня не надо спрашивать! — сказал он, широко улыбаясь.

Полковники и бояре принялись хохотать.

— Вы поглядите только, честные бояре, как развязала княжна язык у сотника Тимуша! Не узнать его!

Митрополит Варлаам отслужил службу, прочитал молитвы и подвел молодых к иконам, в то время, как хор неистовствовал: «Ликуй, Исайя!»

— Счастлив я, — сказал митрополит за господарским столом, — что хотя бы один зять у нас веры православной.

Гости направились к столам, отягченным разнообразнейшими яствами. Невеста со своими подружками пировала в покоях господарыни Екатерины.

Видя, как бояре и сам воевода берут яства вилками, запорожцы, дабы не ударить лицом в грязь, тоже попытались это сделать. Но будучи непривычными к подобному инструменту, в конце концов, закатали рукава кунтушей и стали руками хватать куски мяса, а потом вытирать руки о свои дорогие одежды. Бояре, которые тоже были не дураки поесть, удивлялись тому, с каким старанием, с какой поразительной быстротой полковники уплетали свиные окорока. А пили гости с еще более поразительным усердием, утирая ладонями свои длиннющие усы и все похваливая вино:

— Добре!.. Добре!.. Ну, прямо бальзам!

Тимуш наклонился к Котнарскому и сказал ему:

— Передай его милости, что премного всем я доволен. Предлагаю выпить за здравие гетмана Хмельницкого.

Котнарский без большой охоты перевел слова Тимуша. И тогда воевода чокнулся с зятем, улыбаясь:

— С таким сватом, как отважный гетман Богдан, не пропадет Молдавская Земля. Многая лета!

Тогда встали бояре и, высоко подняв золотые бокалы, запели густыми голосами:

«Многая лета,

Многая лета

Править счастливо

Казацкой Землей!»

Великий логофет многозначительно поглядел на братьев Чоголя. Когда начались пляски, бояре вышли в сад и стали шептаться между собой:

— Теперь воевода уже не стесняется говорить перед всем народом, что надежда его в Хмельницком. Отправляю гонцов к Ракоци и воеводе Матею. Напишу и визирю в Царьград. Разве не видать, куда думает завлечь нас этот господарь? — возмущался логофет Штефан.

— Непременно напиши, твоя честь, а мы уж позаботимся вывести войска из города и услать