— Белбон, у меня, должно быть, галлюцинации. Надеюсь, что это так.

— Что ты хочешь сказать, хозяин?

— Ты видишь эту группу телохранителей, бесцельно слоняющихся у нашей двери?

— Да, хозяин.

— А тебе не кажутся знакомыми их лица?

— Кажутся, хозяин. Безобразные ребята.

— А это не носилки стоят рядом с ними, прислоненные к стене, пока носильщики отдыхают на мостовой?

— Точно, хозяин.

— А у носилок этих не красно-белый полосатый верх, который откинут, так что мы видим, что в носилках никого нет?

— Именно так, хозяин.

— Тебе известно, что это означает, Белбон?

Он помедлил с ответом:

— Полагаю, что да, хозяин…

— Кибела, спаси мое мужское достоинство! Клодия в моем доме — и Вифания тоже.

* * *

У одного из телохранителей Клодии хватило дерзости окликнуть меня у дверей моего собственного дома.

К счастью, меня узнал его начальник. Он выругал своего подчиненного, после чего извинился передо мной. Видимо, не все члены банды Клодия были напрочь лишены цивилизованности, но на вид каждый из них готов был зарезать человека не моргнув глазом. Вид этих людей, собравшихся перед самым моим домом, заставил меня покрепче стиснуть зубы.

Оказавшись внутри, я отвел в сторону рабыню, проходившую через переднюю.

— Твоя хозяйка дома?

— Да, хозяин. В саду.

— Ш-ш-ш. Говори тихо. У нас посетитель?

— Посетительница, хозяин, да.

— Что, твоя хозяйка дремлет в саду, а посетительница сидит в уединении в моем кабинете?

Рабыня посмотрела на меня, сбитая с толку.

— Нет, хозяин. Хозяйка принимает посетительницу в маленьком садике позади дома.

— Не может быть! Что, посетительница пробыла здесь долго?

— Довольно долго, хозяин. Они уже закончили первый кувшин вина и послали за вторым.

— Ты слышала, чтобы они… кричали?

— Нет, хозяин.

— Обменивались резкими словами?

Рабыня нахмурилась.

— Пожалуйста, хозяин, я никогда не подслушиваю.

— Но ты бы заметила, если бы твоя хозяйка, ну, скажем, принялась душить посетительницу или наоборот?

Девушка странно посмотрела на меня, затем с натугой рассмеялась.

— А, так ты шутишь, хозяин?

— Разве?

— Мне пойти к хозяйке и сказать, что хозяин вернулся домой?

— Нет! Отправляйся заниматься своим делом, будто я и не приходил.

Я тихо прошел в заднюю часть дома. Из маленького коридора за моей спальней можно было незаметно заглянуть через заросли плюща в небольшой сад, где сидели Вифания и Клодия. Они были не одни. Хризида сидела на подушке у ног своей хозяйки. Диана расположилась рядом с матерью, держа ее за руку. Голоса их звучали тихо, порой чуть громче бормотания. Тон их был серьезен. Казалось, они глубоко заняты каким-то обсуждением. Этого я ожидал меньше всего. Что общего могло быть между двумя этими женщинами?

Я раздвинул листья плюща, чтобы лучше разглядеть Клодию. Даже в скромной столе из серой шерсти она была потрясающе красива. По крайней мере у нее хватило ума одеться поскромнее перед посещением моего дома. Я взглянул на Вифанию, ожидая увидеть следы ревности на ее лице. Вместо этого выражение ее лица было задумчивым и печальным, как и выражение женщины, сидевшей напротив.

Клодия говорила так тихо, что мне пришлось напрягаться, чтобы услышать.

— У меня это было с дядей, не родным по крови, а одним из братьев моей мачехи. Как и ты, я держала это в тайне. Мне исполнилось пятнадцать лет, я была чуть старше твоей Дианы. Отец только что посватал меня за моего кузена Квинта, но, поскольку отец отсутствовал, свадьбу пришлось отложить. Меня это вполне устраивало. Я не спешила выходить замуж, подобно большинству девушек. Но конечно, если бы я была замужем, тогда, возможно… — Она глубоко вздохнула и продолжала рассказывать: — Дядя Марк всегда смотрел на меня определенным образом. Вы знаете, что я имею в виду, — остальные женщины сочувственно закивали. — Возможно, именно сватовство и подтолкнуло его, поскольку он мог думать, что, когда Квинт получит меня, у него не останется никаких шансов. Как-то однажды он застал меня одну в нашем семейном саду на берегу реки, — она глубоко вздохнула; — После таких вещей всегда хочется спросить, как только боги допускают подобное.

— Ты никогда не говорила своей мачехе? — спросила Вифания.

— Тогда я ненавидела ее. И возненавидела еще больше после того, что сделал со мной дядя Марк. Ведь он был ее братом. Я не доверяла ей. Я боялась, что она может встать на его сторону.

— А что же твои братья? — спросила Диана.

— Мне надо было рассказать им. Я призналась в этом Публию, но лишь много лет спустя, когда дядя Марк был уже давно мертв.

— Но твои сестры — наверняка ты говорила им об этом, — сказала Вифания.

— Мои сводные сестры были ближе к матери, чем ко мне. Я не могла быть уверена, что они не расскажут обо всем ей. Нет, единственным человеком, которому я рассказала о происшедшем, была старая рабыня, которая служила моему отцу еще задолго до моего рождения, но я сделала это лишь после того, как поняла, что дядя Марк зачал во мне ребенка. Рабыня показала мне, что делать, но предупредила, что если я исторгну ребенка, то никогда больше не смогу рожать сыновей.

— Римское суеверие! — прищелкнула языком Вифания.

— Однако со мной так и произошло. Это вторая причина, по которой я никогда не говорила своему мужу о том, что сделал со мной дядя Марк и какие были последствия. Квинт стал бы упрекать меня за то, что я родила ему дочь, а не сына. Возможно, он стал бы упрекать меня за то, что я завлекала дядю Марка. Именно так обычно думают мужчины. Квинт знал, что он у меня не первый, но он так ничего и не узнал о дяде Марке. Он так и умер, не подозревая правды.

Я слушал, смущенный, а затем изумился еще больше, когда Клодия наклонилась вперед и, взяв руку Вифании, сжала ее.

— Но ты сказала, что с тобой было то же самое, Вифания, ты тоже держала это в секрете.

Вифания потупила взгляд.

— Кому я могла сказать? Свободная римская женщина может найти защиту в законе или в своей семье, но египетская рабыня в Александрии? Тот человек часто делал это с моей матерью, пока она была жива; она говорила, что обращение хозяина в конце концов убьет ее, что и случилось. После ее смерти он обратился ко мне. Я была гораздо моложе, чем ты, Клодия, я даже не смогла бы еще зачать ребенка. Он сделал это со мной только однажды, вернее, попытался сделать. Вероятно, он полагал, что я буду уступчива, как моя мать, но после всего, что она рассказывала мне, я