– А я решил, что он проголодался, – хмуро сказал Ник, растирая ногу.

Катя закрыла Джима на кухне.

– Странно. Не думала, что он может быть таким агрессивным. Ник, у тебя интересный одеколон...

По комнате распространялся тонкий, сладковато-древесный запах.

– Мой любимый, – отозвался Ник.

Он отбросил волосы назад рукой, и Катя увидела, что его лоб покрыт капельками пота, а глаза – в мелкой сетке кровеносных сосудов.

– Мой любимый одеколон. «Фаренгейт».

– «Фаренгейт»... – медленно повторила Катя, словно прислушиваясь к произношению слова. – «Фаренгейт»...

Смутная догадка пронеслась в ее голове. Ник с каждой минутой становился все более неузнаваем: его губы беззвучно шевелились, а взгляд цеплялся за Катину фигуру, облаченную в красный костюм, шарил по нему.

Снежный ком беспорядочных мыслей покатился с горы. «Любимый одеколон убийцы! Тот, который купила Орыся! Джим был в квартире, когда маньяк... Джим узнал его! „Фаренгейт“! Он подставил Леонида, свалил все на него! Сейчас он меня задушит! И никто не узнает, что это сделал он. Никто не видел, что он пришел ко мне в квартиру! Никто не видел меня с ним вдвоем! В офисе я сама попросила его держаться официально, чтобы не навлечь гнев Киры Васильевны, – никто и не вспомнит! Точно так же он поступил и с Орысей: никто не знал, что она встречается с ним! Но ведь если... Но ведь если он убьет меня, все поймут, что Леонид ни при чем! Он ведь сейчас в тюрьме!».

– Теперь я буду осторожен, – словно отозвался Ник на ее мысли. – Раньше я бросал их где попало. А тебя я зарою в землю. И никто никогда тебя не найдет.

Катя с ужасом глядела на Ника. Потом она перевела взгляд и увидела свои руки. У Кати было богатое воображение, поэтому она тут же представила свои изящные кисти с нежной белой кожей и блестящими красивыми ногтями в виде полуразложившейся желеобразной гнили, облепленной мокрой землей. К горлу подкатил комок. «Никто мне не поможет! – горестно всхлипнула она. – Ну почему эта сволочь должна распоряжаться моей жизнью?!».

– Я встретился с твоей подругой всего два раза. У нее дома. Она ничего не рассказывала тебе о нашей встрече?

– Нет, – честно ответила Катя и тут же раскаялась в своей поспешности.

– Значит, ты ничего не знала, – удовлетворенно сказал Ник. – Прекрасно. И наверняка ты никого не посвящала в историю наших отношений? Никто не знает, что мы с тобой встречались?

– Почему же? Я говорила об этом и... – Катя попыталась исправить свою ошибку, но Ник грубо перебил ее:

– Не ври. Ты никому ничего не говорила. Ты не болтушка.

Катя не смогла подавить вздох. «Лучше бы я была болтушкой!».

Убийца не торопился приступить к своим основным обязанностям. Ему захотелось поговорить.

– Я давал интервью на радио, – сказал Ник. Он прохаживался по комнате мимо напуганной Катерины, которая сидела в кресле и отрывала завороженный взгляд от композитора, только чтобы поискать глазами какой-нибудь тяжелый предмет для самообороны. – Недоразвитая ди-джейка с затрудненной речью, которой я давал интервью, спросила, что меня вдохновляет. Я ответил, что мои музы – женщины. Я солгал. Моя муза – смерть. Когда я сожму руками твою шею и почувствую, как под пальцами бьется и затихает пульс, она прилетит, неслышная и прекрасная, заберет подарок и щедро вознаградит меня за него. Ты станешь, Катерина, самой лучшей данью, которую я возложу на алтарь вдохновения. Чем расплатится со мною смерть за тебя, я не знаю, – симфонией или новой песней, но это, несомненно, будет гениально. Когда твои глаза закроются и ты перестанешь извиваться в моих руках, прилетит она – моя пленительная муза, которую так трудно заманить в гости, заберет тебя, Катерина, и оставит мне чудесную, неповторимую мелодию. Я – импресарио смерти. О моем таланте будут говорить все, моя музыка покоряет...

«Сволочь, гад!!! – твердила про себя Катя, чтобы не слышать мягкого, вкрадчивого голоса, который лишал воли, превращал в покорную жертву. – Я не дам себя убить!».

– Музыка?! – перебила Катя. – Музыка?

Ник остановился. Его взгляд нашарил девушку и удивленно замер на ней. Музыкант готовился совершить жертвоприношение и входил в транс, а жертва посмела раскрыть рот и что-то там пропищать.

– Какая же это музыка?! – дрожа от волнения, спросила Катерина, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно более пренебрежительно.

– Что? – не понял Ник.

– Какая же это музыка? Три аккорда, проигрыш, кода.

– Что ты говоришь? – заволновался Ник.

– Я говорю, что все твои сладкие песенки не стоят и мизинца любой девушки, которую ты угробил ради своего дешевого сочинительства.

Ник тупо смотрел на Катерину, ничего не понимая. Очевидно, она была первой жертвой, так откровенно выражавшей свое несогласие умирать и посмевшей критиковать личность убийцы.

– «Прости, Жозефина!» – говорила Катя, с радостью ощущая, что страх уходит. – Я училась в музыкальной школе. Я все хорошо понимаю. Схемы твоих гениальных находок стандартны до оскомины. Избитые гармонические вариации и слюнявые аккордики.

«Сорванные цветы»! Конечно, девочки балдеют, для них твоя музыка – откровение, под нее так удобно вертеть бедрами на дискотеках! Самый горячий хит февраля? Конечно, хит. Который забудут через месяц. И стоит ради этого душить людей?!

Щеки Ника побледнели еще больше, глаза остекленели, губы дрожали от возмущения, но он не мог вставить ни слова в обвинительную речь Катерины. А та раздухарилась:

– Ну, скажи мне еще, что ты пишешь серьезную музыку. Это я тоже слышала. Во второй части твоего скрипичного концерта не знала, куда деться от стыда. Ты славно поживился в закромах и Моцарта, и Бетховена, и Чайковского. Знаешь, плагиат наиболее удручает, когда плагиатор о нем даже не догадывается. Ты искренне полагаешь, что начал новую эру в музыке. А на самом деле производишь на свет жалкое подобие того, что когда-то услышал. Твое рондо-каприччиозо пестрит цитатами из Тройного концерта, а ты об этом даже не догадываешься, наверное. Да тебе придется передушить треть женского населения России, чтобы придумать нечто равнозначное первым тактам Пятой симфонии Бетховена. С такими скудными способностями, мой милый, в музыкальной истории ты себя не увековечишь. Ты сочинитель дешевых песенок и рекламных заставок – это твой предел. Хотя... Можешь предложить свои услуги программистам, которые производят компьютерные игры. Там тоже нужно музыкальное сопровождение, и это, я думаю, хорошо оплачивается...

– Да как ты смеешь! – взорвался Ник. Слова девушки причиняли ему боль, было необходимо уничтожить этот источник нравственного страдания, не позволить Катерине безнаказанно издеваться над ним, но он не мог придушить противную девчонку раньше, чем объяснит ей, как сильно она заблуждается.

– Я гениален! Ты ничего не понимаешь в музыке! Я гений! Мои творения будут жить в веках!