Он вздохнул.

– Ладно, вали отсюда.

– Что? – Эрил крепче сжал рукоять ножа. Облизал губы. – Послушай…

– Я сказал – уходи. Ты прав. Ты не сможешь с ним драться. – Рингил почувствовал внезапное всепоглощающее желание положить руку Эрилу на плечо, туда, где оно переходило в мягкий подъем шеи. Вместо этого он напряженно улыбнулся. – Но я смогу.

Теперь было видно, как по лестничному пролету поднимается синеватое свечение и пятнами ложится на внутреннюю стену. Рингил принял оборонительную стойку, держа Друга Воронов обеими руками. Эрил все еще топтался рядом, замерев на грани ужаса, который с трудом мог контролировать.

– Ладно, я останусь с…

– Нет. – Прозвучало резче, время для красивых жестов миновало, и собственный страх Рингила начал разъедать его решимость. – Убирайся, пока можешь. Вернись к Милакару живым и расскажи, что тут случилось. Позаботься, чтобы Братство выплатило семье Гирша кровавый долг.

– Ты…

– Просто уматывай на хрен, будь другом. – Рингил метнул в него сердитый взгляд и опять сосредоточился на дверном проеме и силе, которая должна была пройти сквозь него. Воздух наполнился тихим мелодичным гулом, от которого он стиснул зубы. – Ты уже проиграл в этой битве. Разве не видишь? Если останешься, сумеешь только сдохнуть.

Существо, которое убило Гирша, выплыло во внутренний двор.

Рингил испытал знакомое по полусотне битв ощущение: миг своеобразного спокойствия, когда все прочие варианты развития событий утратили важность. Но не считая этого, давно знакомого перехода, он почувствовал, как волна ледяного ужаса пробежала по хребту до затылка. Существо под названием «двенда» совсем не походило на образ, который сложился в его воображении.

«Хойранов кривой хрен, Шалак, ты бы это видел. Ты и твои друзья, любители всего олдрейнского. Они бы наложили полные штаны».

Как огонь по бумаге, оно шло к Рингилу, словно танцующий синий ливень шириной в дюжину футов, и сияние разливалось по полу, чтобы взметнуться опять. В нем появлялись зигзаги более яркого света, похожие на трещины, разъедающие прозаичные каменные плиты двора и прохладный воздух, как солнце разъедает тени. Тварь рассмеялась, приближаясь; что-то пропела себе под нос без слов, как мастер, занятый любимым ремеслом; говорливый ручей или костер, для которого не пожалели дров; как все они сразу – сравнения пришли на ум в один миг, – но в потоке звуков, хлынувших точно рой кусачей мошкары ему в уши, звучало недоброе, гулкое эхо, от которого необъяснимым образом заныло в груди.

– Беги! – крикнул он Эрилу. Все, больше ни единого вздоха за пределами битвы.

Оно не было человеком, и даже ничем не напоминало. Образы жутких надменных существ из Шалаковских обрывков рукописей и иллюстраций исчезли, словно марионетки в кукольном театре, когда кукольник встает из-за ширмы, чтобы насладиться аплодисментами. Двенда шел к Рингилу, что-то бормотал ему, пел и трепетал; он шел, чтобы забрать Рингила, и тот наконец понял, какое подспудное болезненное чувство сопровождало происходящее.

Утрата.

Это был отдающий синевой привкус тоски, столь глубокой, что ни один лот не достал бы до ее дна. Победа при Раджале, которая не случилась; его брат, уходящий по длинному темному коридору; жизнь, которую он мог бы прожить в Ихельтете, если бы отвращение и ярость не вынудили его отправиться в изгнание. Рабы, которых он не освободил; кричащие женщины и дети Эннишмина, которых не спас; груды немых мертвецов и руины домов. Каждое неправильное решение, которое он принял, каждый путь, по которому не смог пройти – все распростерлось перед ним. И какую же он почувствовал боль… Рингил глядел на свои потери, и они разъедали его, как драконья слюна. Теперь он видел, что у двенды было мерцающее сердце: там плясала какая-то тень, просматривались изгибы, которые могли быть изящными конечностями – возможно, стройный, широкий торс, длинный, быстрый край чего-то…

Друг Воронов взлетел, и Рингил принял защитную стойку.

От удара по рукам прошла волна, суставы заныли. Меч будто все сделал сам, и в этом было нечто зловещее. От столкновения с чем-то, невидимым за пеленой синего свечения, полетели искры. Над внутренним двором раскатился долгий, гулкий звон. Двенда перестал петь.

«Ух ты. – Мысль пронеслась в голове, пульсируя, полная неистового ликования. – Заткнулся, урод?»

Будто прочитав мысли, едва заметная режущая кромка вновь ринулась на него сквозь рябь. Рингил извернулся и опять блокировал удар – теперь, когда звон в ушах прекратился, вышло легче. На этот раз он действительно увидел, как встретились клинки. Существо было вооружено невероятно узким длинным мечом, чьи края светились, словно косяк приоткрытой двери в комнату, наполненную синим огнем. За взмахом меча мелькнула высокая фигура с длинными руками и ногами, развевающимися волосами – и, возможно, блеснули глаза. Свечение еще мерцало повсюду, но Рингилу показалось, что оно тускнеет.

Одновременно утихала боль – веер неудач, раскинувшийся перед ним, складывался и сводился к абстрактному, мимолетному признанию, а потом и вовсе ни к чему. Сожаление исчезло, сморщилось точно бумага в огне. Он наполнился битвой, словно растопленная печь – огнем. Он опять оскалился, как когда убивал подручных Терипа Хейла. Взял Друга Воронов наизготовку.

– Ну, иди сюда, кусок дерьма с лицом феечки. Решил, что сможешь меня одолеть?

Существо взревело – его голос был похож на звон серебряного колокола – и ударило слева. Рингил парировал, а когда клинки скрестились, шагнул вперед и яростно пнул врага куда-то на высоте колена. Это была бандитская, трактирная техника боя, и он ощутил, что каблук, пройдя сквозь синее сияние, попал в цель. Олдраинская тварь пронзительно заорала и попятилась. Рингил резко вырвал клинок из захвата и рубанул на уровне живота. Его противник отскочил назад, уходя от удара. Рингил усилил натиск, атаковал из более высокой позиции. Существо блокировало с таким проворством, будто ударило хлыстом. Маневр намертво остановил Друга Воронов. Ответный выпад случился так скоро, что Рингил не успел шевельнуть мечом. Он рывком убрал голову и почувствовал, как лезвие двенды прошло на волосок от щеки, оставив после себя холодный воздух и слабое потрескивание. Опять зазвучал призрачный смех, но Рингилу показалось, что теперь в нем слышится что-то жесткое – не до веселья, если тебе приходится прилагать больше усилий, чем ты ожидал.

«Лучше привыкай к такому, дрянь».

Глубокий выпад со всей возможной скоростью, целясь прямо в глаза или место, где они должны были находиться. Противник поймал Друга Воронов, отбил и ударил вдоль клинка, высекая искры – Рингилу пришлось отпрянуть, чтобы спасти руку. Он отступил. Существо опять атаковало, вертя мерцающим длинным мечом, осыпая его ложными выпадами и финтами. Будь в руках у Рингила меч из обычной стали, он сдался бы под натиском более умелого врага, перешел бы в глухую оборону, делая широкие защитные взмахи. Но Друг Воронов оказался на высоте, как дрессированный пес. Он звенел, оповещая о наиболее дальних атаках двенды, отбивал удары длинного меча с синими краями, наделял Рингила неистовым, кипучим боевым пылом, возмещающим неземную выдержку противника. Он задыхался от усилий, которые для этого требовались, но одновременно испытывал окрыляющую страсть, заставлявшую его улыбаться.