– Я боюсь его и ненавижу.

– Антон, мы не должны никого ненавидеть.

– Я знаю.

Ненависть – пустая, бесполезная вещь. Она и так слишком терзает этот мир.

– Можешь назначить мне за это покаяние, когда я в следующий раз приду на исповедь.

Эмиль улыбается. Он выдувает колечко дыма.

– Знаешь что? Я всегда хотел научиться выдувать колечки из дыма – годами учился, и у меня так и не вышло. А теперь я делаю их, даже не задумываясь.

Дети несутся к ним через сад.

– А, – говорит Антон, – этих-то девочек я и хотел видеть.

Он поднимает деревянную лошадку; Милли или Элси берет ее, и обе девочки молча восхищенно ее рассматривают. Они кусают нижнюю губу точно так же, как когда улыбаются.

– Vati Антон, – обращается к нему Пол, – можно нам взять с собой Милли и Элси на рынок в рыночный день?

– Они хотят посмотреть, как мы торгуем, – добавляет Ал.

– Я думаю, это хорошая мысль. Ал, ты самый подходящий человек для того, чтобы показать, как заключаются сделки.

Веснушки Ала становятся незаметны по мере того, как его лицо заливает густая краска. Он не глядит на близняшек, но кивает и отвечает:

– Я покажу.

– Я, возможно, пойду с вами, если вы не против, – говорит отец Эмиль. – Мне нужно кое-чего раздобыть из вещей первой необходимости. У меня в церкви остановились шестеро одиноких мужчин из Эгерланда, спят на спальниках в нефе. С ними довольно быстро заканчиваются свечи и хлеб. Вас не смутит, мальчики, – и девочки тоже – если я пойду с вами?

– В нашей семье тебе всегда рады, дружище, – отвечает Антон. – Нет нужды спрашивать.

* * *

Когда они доходят до рыночной площади, Ал передает корзину с яйцами одной из девочек Горник. Он ведет Пола и близняшек в самую толпу, объясняя на ходу:

– Эти яйца – лучшие в городе, потому мои куры самые лучшие, так что, как вы понимаете, за них можно больше получить. Нам надо следить за тем, чтобы в обмен получать только лучшее.

Голос мальчика заглушается шумом рыночной площади. Антон остается с отцом Эмилем; Элизабет и фрау Горник уже нашли компанию других женщин. Они собираются обсудить то, что Марии нужны туфли побольше. У кого найдутся детские туфли для обмена, а кому нужна маленькая пара обуви, ношенная, но все еще годная?

– Я уже несколько недель не был на рынке, – говорит Эмиль. – Герр Дерихс все еще торгует свечами?

– Самыми лучшими в Унтербойингене. Он недавно приболел, но даже и так…

Антон резко замолкает. За возней и шумом толпы вдруг слышен радостный звук. Прыжки и подскоки ритма, веселые улыбающиеся ноты медных духовых инструментов. Он и Эмиль пробираются через площадь – и там, с краю от толпы, при входе на небольшую аллею, он видит кучку своих учеников, играющих марш. Их глаза сияют, когда они видят своего учителя. Некоторые из них краснеют. Но они не перестают играть. Даже когда некоторые нотки выходят фальшиво. Все больше людей собирается рядом с Антоном и священником, смотрят, слушают, ненадолго останавливаются и забывают о своих заботах, чтобы насладиться минуткой чистой радости. Когда марш заканчивается, толпа аплодирует. Мальчишки кланяются своим поклонникам и разбегаются по аллее, возбужденные и смущенные, смеясь.

– Мне прямо не верится, как далеко они продвинулись, – говорит Антон и кричит им вдогонку. – Молодцы, мальчики!

Эмиль говорит:

– Твоя работа с музыкальной группой впечатляет даже больше, чем то, как ты управляешься с ножом для резьбы по дереву.

– Хвалить надо ребят, а не меня. Это они проделали тяжелую работу.

– Не будь таким скромником. Тебе не идет.

– Не идет? – усмехается Антон. – Разве Библия не учит нас быть скромными?

Эмиль дружески похлопывает Антона по плечу.

– Я забыл, что ты был монахом. От тебя не укрылся ни один пункт доктрины. И все же прими небольшую похвалу, друг мой; ты ее заслуживаешь. Твоя группа дала нам шанс почувствовать себя счастливыми, когда у нас мало других поводов для радости.

Антон понижает голос. Даже в Унтербойингене никогда не знаешь, кто тебя может подслушивать.

– Моя группа достигла той цели, которую я для нее задумывал. Эти мальчики в переулке – они не станут прикалывать к своим рукавам свастики в ближайшем будущем.

– Будем молиться, чтобы так оно и получилось. – Эмиль мягко меняет тему. – Я вот подумал: никогда еще на воскресном рынке не было такой большой толпы. Когда только город так вырос? Дело, конечно, в эгерландцах.

– Тридцать шесть семей в общем счете, – уточняет Антон. – И сколько еще одиноких мужчин, как те парни, которые спят у тебя на скамьях? Фрау Гертц приютила у себя четверых; они здорово помогают на ферме.

– По меньшей мере, двадцать молодых парней, да еще пять пожилых джентльменов, насколько я знаю. Эти ребята из Эгерланда отлично вписались. Никто бы и не догадался, что они не всегда жили в Унтербойингене.

Такая же часть пейзажа, как старинные дома и синие холмы за ними.

Снова резкий звук перекрывает гул толпы, но на этот раз нет никакой веселой музыки. Это хриплый крик, похожий на лай собаки, и звучащий резко от злости. Антон и Эмиль переглядываются, и во взгляде священника тут же появляется напряжение. Тревога застила его радостное настроение. Они проталкиваются сквозь толпу к восточному краю рынка. Там стоит Бруно Франке – Мебельщик – напротив двух новеньких мужчин-беженцев. Кучка местных мужчин стоят за Франке, готовые оказать ему поддержку. Они смотрят, сощурившись, на мужчин из Эгерланда. Антон отмечает про себя их грубые, полные ненависти лица. Это те же мужчины, которые выступили против речи отца Эмиля на собрании, в тот день, когда жители Унтербойингена проголосовали за то, чтобы пустить беженцев.

– Эти двое с мной, – говорит Эмиль тихо. – Они братья. Гайслер, такая у них фамилия. Они первыми получили укрытие в церкви.

Братьям Гайслер не больше двадцати пяти лет. Они стоят плечом к плечу, напротив Франке и его друзей, руки сложены на груди. Смелые, для таких молодых парней. Но, с другой стороны, знай они, что перечат местному гайляйтеру, были бы они такими смелыми?

– Эти два негодяя взяли слишком много муки! – кричит Мебельщик; он хочет, чтобы весь город его слышал, хочет устроить импровизированное судилище. – Я велел взять две меры, а они взяли три.

Старший брат говорит:

– Вы сказали мне взять три.

Младший добавляет:

– Будьте, по крайней мере, честны, теперь, когда вы привлекли внимание всей деревни.

– Они знают? – шепчет Антон Эмилю – Знают, что разговаривают с гауляйтером?

Эмиль качает головой.

– Не