Мы долго смотрим друг другу в глаза, дрожь понимания соединяет нас, как сильнейший ток.

— Мой ангел мщения, — бормочет он, в конце концов, поднимая с пола окровавленный нож и протягивая его мне.

Морщась, я спускаю ноги с кровати. Русский, умирая, лежит в багровом море, слюна пузырится в уголках его рта, когда он борется за каждый последний гнилостный вдох. Я все еще чувствую, как его пальцы пачкают мою кожу, когда поднимаюсь на ноги и встаю, возвышаясь над ним.

— Сделай это, — говорит Данте — как всегда, дьявол, у меня на плече. Я думаю обо всех женщинах, которым причинил боль русский, и ангел на другом плече оборачивается и убегает. И все же я колеблюсь. — Воткни его ему в сердце, mi alma. Нам нужно идти…

Но у меня никогда не было на это шанса.

Совершая свой последний поступок в этом мире, русский внезапно заваливается набок, выбивая у меня из-под ног воздух.

— Umri, blyat’! — кричит он.

Моя реакция инстинктивна, когда я падаю в его сторону, нанося удар по его открытой яремной вене и обрызгивая нас обоих кровью. Он падает обратно на пол булькающим трупом, а я в третий раз падаю на колени, осколки боли рикошетят вверх по моим ногам.

Тишина.

Я поднимаю взгляд на Данте, тяжело дыша. Он стоит в метре от меня с пистолетом в руке. Он вытащил его, как только русский задвигался, но я была быстрее. Его темные глаза наполнены жидким огнем, сравнимым только с таким же огнем в моих. Я ничего не чувствовала, когда убивала Эмилио, но на этот раз по моим венам течет нечто первобытное; нечто, чего я никогда раньше не пробовала. Нечто, что мне отчаянно нужно насытить.

Прежде чем я успеваю опомниться, Данте поднимает меня на ноги за руки и с силой прижимает к ближайшей стене. Мое избитое тело взрывается от боли, когда он обрушивает свои губы на мои, но ноющая боль между ног вытесняет все это.

— Прекрасна, — стонет он мне в рот, задирая то, что осталось от моего платья, до бедер. — Так чертовски прекрасна.

Я хнычу от того удовольствия, которое испытываю от его гордости, и мы тремся друг о друга, как дикие животные, оставляя пятна крови по всей стене и наслаждаясь хаосом, который мы сами создали.

— А что насчет его телохранителей? — задыхаюсь я.

— Мертвы, — рычит он, раздвигая мои ноги и толкая меня выше по стене. Его крепкое тело и его испорченная душа — это все, чего я жажду.

— Это так неправильно, Данте!

— Я уже говорил тебе раньше, мой ангел… в нас нет ничего неправильного.

Я тоже начинаю в это верить.

Обхватываю его ногами за талию. Секундой позже Данте проводит членом между моими складочками и вонзается в меня. Он заглушает мои крики поцелуем.

Такие слова, как «неправильно» и «великолепно», проносятся у меня в голове, когда он прижимает меня к стене, воздействуя на мои чувства так же, как и на тело. Вскоре я теряюсь в его обжигающем тепле внутри меня. В нескольких метрах от нас лежит труп, а снаружи сотни людей только и ждут, чтобы расправиться с нами, но в этот момент нет ничего, кроме его правильности.

Кончая, я рыдаю ему в плечо. Он ругается со сдавленным стоном, и я чувствую, как он тоже кончает, высвобождая свое сердце и душу в самую глубокую, темную часть меня.

— Я чертовски люблю тебя, Ив Миллер, — яростно заявляет он, лишая меня последних сил дышать. — Ты это слышишь? Воткни нож так глубоко, как захочешь вместе со мной. Я приму все, что ты можешь дать, и даже больше.

— Я тоже люблю тебя, Данте Сантьяго. Так сильно. Слишком сильно.

— Те вещи, что я натворил…

— Расскажи мне самое худшее, и я прощу тебя.

— Я стольких убил, — хрипло говорит он. — Я не заслуживаю счастья. Я не заслуживаю тебя.

— Я прощаю тебя, — тихо отзываюсь.

— Мать Изабеллы…

— Я прощаю тебя, — мои слова едва слышны, но правда достаточно громка, чтобы ее услышать. Он поднимает голову, и на выражение его лица больно смотреть. Данте наконец-то раскрывает мне свои внутренние терзания.

— Я прощаю тебя, — говорю я более решительно. — Прошлое ушло. Искупление — это наше будущее сейчас.

— Я проведу остаток наших дней, чтя эти слова.

— Знаю, ты это сделаешь.

Данте в последний раз целует меня, а затем опускает меня обратно на пол. Моя дикая эйфория рассеивается, оставляя тело избитым и в синяках. Все болит, когда я приваливаюсь к стене. Тем временем Данте отошел в сторону и роется в вещах русского, сложенных в изножье кровати. Когда мое зрение проясняется, я замечаю, что на нем смокинг. Я никогда раньше не видела его в таком наряде. Он выглядит потрясающе, несмотря на пятна крови и разорванный лацкан. Мой дьявол — величайшее искушение в любой одежде.

Он поднимает глаза и ловит мой пристальный взгляд.

— Прячется у всех на виду.

— Как тебе удалось пробраться сюда?

— Высокомерие, — говорит он, слегка ухмыляясь. — То же самое чувство, которое делает тебя такой влажной для меня.

— Все в тебе делает меня влажной, Данте.

Его ухмылка становится шире.

— Никто здесь не знает, кто я такой, кроме Севастьяна, и я с ним еще не встречался.

Я наблюдаю, как он достает из сумки маленький черный предмет.

— Этот кусок дерьма, — говорит он, свирепо глядя на труп, — был еще одним посредником Иванова здесь, в Америке. Ты сорвала джекпот, mi alma, — мрачно добавляет он. — Этот жесткий диск — хорошая находка.

— Значит, сегодняшний вечер — не полный крах?

— Это потеря твоего гребаного здравомыслия — приходить сюда в таком виде, — рычит он, его доминирование вновь заявляет о себе, когда он достает свой мобильный телефон и быстро набирает сообщение.

— Возможно, я не запечатлела всех, кто был внизу, но у меня на сетчатке выжжены имена всех мужчин, которых узнала.

Некоторые вещи никогда не останутся незамеченными.

— Мы поговорим об этом позже, — говорит Данте и подходит прямо ко мне и быстро заключает в объятия. — После сегодняшнего вечера нам предстоит разобраться с целой кучей дерьма… — он отступает назад и снова достает свой пистолет. — Во-первых, нам нужно убираться отсюда к чертям собачим.

Глава 29

Ив

В ванной я смыла с себя столько крови, сколько смогла, но мои руки все еще покрыты бледно-розовыми пятнами, когда я вытираю их насухо. В зеркале над раковиной меня встречает ужас. Моя губа разбита, левый глаз опух, а