фото было копией того портрета, который они нашли у Монголина. – Халилов совершил много хороших дел? Он усвоил урок?

Бывший директор пожал плечами.

– Князева усыновили, точнее, его забрал дед. Халилов выпустился. Знаю, что на мясокомбинате работал. Все. Больше про него я ничего не слышал.

Кира стремительно подтянула альбом к себе.

– А есть еще фотографии этих ребят и девочки?

Игорь Дмитриевич нахмурился, на лице отразилось сомнение, но вырывать альбом у гостьи он не стал.

– В то время много фотографий не делали. Другие возможности, – рассуждал педагог.

Действительно, фотографий оказалось немного. В основном групповые, постановочные, с четкими, ровными рядами лиц. Но эту девочку Кира нашла еще на двух фото.

– Здесь Ася охотно позирует фотографу, – Кира указала на фотографии, сделанные раньше. – Даже кокетничает. А потом вдруг прячется за друзей. Игорь Дмитриевич? Что случилось с девочкой? Она прячет тело… Живот. Она беременна?

Бывший директор вздрогнул, как от удара током, и уставился на Киру.

– Вы уже с кем-то беседовали из детдома? До меня?

Кира отмахнулась:

– От кого она беременна?

– Я точно не знаю. От кого-то из друзей. Или от Князева, или от Халилова, – голос мужчины звучал холодно и спокойно, ноздри дернулись вверх.

– Вот сейчас вы выражаете презрение, осуждение, укоризну, – Кира указала пальцем на нос. – Вы кого-то вините в беременности несовершеннолетней? Девочку изнасиловали?

– Нет. Никто ее не насиловал. Ну, во всяком случае, явно. Напоили. Сама пила, потом себя не контролировала… – Презрение дополнилось усталостью. Этот случай не задевал за живое бывшего педагога. – Да, к нашему стыду, такое случается не редко. Беременность несовершеннолетней. Учителя не доглядели. Саша умерла при родах, – подтвердил директор ее догадку. – Возможно, это даже к лучшему. Знаете, есть такое мнение: «Как бы долго ни болтался на улице мальчик, в каких бы сложных и незаконных приключениях он ни участвовал, как бы ни топорщился он против нашего педагогического вмешательства, но, если у него есть – пусть самый небольшой – интеллект, в хорошем коллективе из него всегда выйдет человек… Девочка, рано в детстве начавшая жить половой жизнью, не только отстала – и физически, и духовно, она несет на себе глубокую травму, очень сложную и болезненную…»[13].

– И человека из нее, я так понимаю, согласно этому мнению, уже не получится? – уточнила Кира и получила утвердительный ответ. – Да. Макаренко, наверное?

– Совершенно верно. Знакомы с трудами?

– Нет, угадала, – Кира уже не спрашивала, она утверждала. – Саша родила девочку. Где эта девочка?

– Да, за месяц или два до пожара она родила. Ребенка оправили в Дом малютки, как обычно делают в таких случаях. Возможно, ему досталась лучшая учесть, чем избрала себе мать, и его усыновили. У малышей на это намного больше шансов, тем более полных сирот. Если нет, то детский дом. Я не помню пол ребенка и как назвали.

– Девочка. Это была девочка. Я знаю, как ее назвали, – Кира грустно улыбнулась. – Как мать.

Специалист по психопатологии осмотрела комнату, потом ее хозяина. Он снова не выдержал ее взгляда и встал приготовить чай повторно. Цокнула кнопка на электрическом чайнике. Что еще тревожит бывшего директора детского дома? А он о чем-то беспокоился. На бледной, пергаментной, покрытой морщинами коже проступил румянец, взгляд не находил себе места. Он уже несколько раз посмотрел в сторону двери, с нетерпением ожидая, когда гости уйдут. Он бы уже выставил гадкую девчонку прочь, но удостоверение подполковника Самбурова мешало проявить чувства в полном объеме.

– В меня влезет еще три чашки чая, – сказала Кира и удовлетворенно отметила, что хозяин дома оторопел, почти испугавшись ее заявления. – А если посетить туалетную комнату, то больше. И я не уйду, пока не выясню, что вы скрываете. Должен кто-то прийти? Кто-то связанный с выпуском восемьдесят седьмого.

Девушка перехватила чашку из его рук.

– Вы назойливы. Я устал. Я все рассказал, нечего больше добавить, – заявил Игорь Дмитриевич.

– Нет, вы никого не ждете, – Кира закусила губу, не обращая внимания на возражения педагога. – Вы видели этих ребят после выпуска?

– Видел, – признался учитель. – В газетной заметке «похороны какого-то там авторитета». Халилов и Антонов были у гроба. Близко. Я огорчился.

– Хорошо, что не вы были на месте авторитета, – глупо пошутила Кира, но бывший директор улыбнулся. – Халилов и Антонов? А сгорел кто?

– Антонов сгорел. На фото в газете Халилов и Князев…

Кира засмеялась радостно и звонко, как смеются дети, которые смогли залезть на горку или осилили сложный финт с мячом. Ей даже не надо было смотреть на Игоря Дмитриевича, чтобы знать – на его лице она найдет выражение смущения, досады, сожаления.

– Я уже стар, память подводит и язык, – нашелся собеседник, но Кира держала руку на его запястье.

– У вас пульс лгуна – длинный и гулкий, – сверкнула она глазами в сторону бывшего директора.

– Игорь Дмитриевич, кто погиб в пожаре? Что вы от нас утаиваете? – устало начал Самбуров. Перед ним дымилась нетронутая чашка чая, он явно не обладал желанием Киры употребить еще пару-тройку подобных. – Тот пожар – дело былое. Поднимать старые материалы никто не станет, возобновлять расследование тоже. Наверное, уже срок давности вышел. Сколько лет прошло? Но сокрытие фактов сейчас – это злой умысел против следствия.

– Это не имеет отношения к нашей беседе. И вообще уже ни к чему не имеет отношения, – пробормотал директор. – Это и тогда…

– И тем не менее, – давил Самбуров. Его телефон разрывался от звонков.

– Вы путаете Антонова и Князева, – рассуждала Кира. – Столько лет их учили, жили с ними… и вдруг перепутали фамилии… – Ее глаза округлились. Она еще не осознала произошедшее, а мозг уже отреагировал шоком и удивлением. – Вы их подменили!

– Не подменил! Я… только знал о подмене… – его взгляд уперся в каменный взор Самбурова, брови которого ползли на лоб.

– Князева должны были усыновить. Точнее, у него всегда была мать. Большая часть детдомовских детей не сироты. Их родителей лишили родительских прав. Но обычно родителям до детей нет дела. А к Князеву мать иногда приходила, приносила подарки, гуляла с ним. Забирала на несколько дней. Его мать, Ольга Федосеева, из очень хорошей семьи, из семьи ученых, отец – известный архитектор, мать – врач. А Ольга, единственная дочь, забеременела рано от женатого мужчины, который не собирался на ней жениться. Родители посадили ее под домашний арест, ребенка сдали в детдом. Когда все утихло, она стала навещать сына тайком, но о том, чтобы забрать, речь не шла. Когда мать Ольги умерла, отец смягчился, женщина смогла уговорить отца забрать сына домой. Старость, одиночество, наверное, угнетали его. Но Князеву опять не повезло. Ольгу сбила машина. И вот через год дед прислал представителя, чтобы забрать внука из детдома. Просто с документами на усыновление. Ни дед, ни адвокат этот не ходили к парню, в