Стиснув зубы и не оборачиваясь, она вышла из спальни. В ванной встала под душ, включив не горячий, а, напротив, ледяной, до предела отвернув кран с холодной водой. Запрокинула лицо, чтобы не закричать, зажмурилась и стояла так, пока все тело не начала бить дрожь. Только тогда выключила воду, растерлась самым жестким полотенцем, которое удалось отыскать среди пушистых залежей, посмотрела в большое настенное зеркало. И не увидела совершенно ничего особенного. Никакой печати порока, о которой твердят романисты… Вот так-то, тье Уинни. Просто живите с этим дальше.

К завтраку она спустилась недопустимо поздно, почти к десяти. Но тье Эвелин, что протирала в холле глянцевые темно-зеленые листья какого-то куста, сразу оставила их в покое. Присела в реверансе, качнув высокой прической, стянула с рук рабочие перчатки. Маред поклонилась в ответ и про себя задалась вопросом, сколько же лет экономке? Не меньше пятидесяти, но фигура стройной девушки, прическа – волосок к волоску, и кожа хоть увядшая, но гладкая и ухоженная. А руки! Словно вообще не знали работы! Маред устыдилась своих коротко обрезанных и давно не полированных ногтей, а главное, неистребимых чернильных пятен, которые как ни оттирай – все равно остаются.

И зачем бросать ради нее свои дела? Чаю может налить и горничная… Но нет, экономка непреклонно сопроводила ее в столовую и спросила, что тье желает. И не надоест ей? Ведь Маред каждый раз отвечает, что ей все равно…

– А почему здесь никогда не подают овсянку? – неожиданно для самой себя спросила Маред то, что удивляло ее каждый завтрак.

Безупречно выщипанные брови едва заметно дрогнули, потом бледные губы тье Эвелин тронула улыбка.

– Его светлость не выносит это блюдо. Там, где он воспитывался, овсяную кашу подавали на завтрак ежедневно, включая праздники. И лэрд Александр поклялся, что взрослым никогда не возьмет в рот это блюдо. Конечно, если тье желает…

– Нет-нет, – поспешно отказалась Маред, краснея. – Я… тоже не очень ее люблю.

Овсянка на завтрак ежедневно? Это был настолько строгий пансион? Или лэрда так сурово воспитывали дома?

– Вы будете завтракать в большой столовой или в малой?

– В малой, если можно. Я… А вы не хотите позавтракать со мной?

Садиться за один стол с прислугой – полная нелепость, и Маред сама понимала, что ее предложение звучит в высшей степени неуместно, но даже малая столовая, где они с Монтрозом ужинали в первый вечер, приводила ее в трепет.

Она умоляюще взглянула на экономку, надеясь, что та не примет ее просьбу за взбалмошный каприз.

– Боюсь, это несколько несообразно с правилами дома. Но… – медленно продолжила тье Эвелин, внимательно глядя на Маред, – если вы желаете…

– Конечно, прошу вас!

– Почему же нет, – по-настоящему улыбнулась Эвелин. – Я сочту за честь.

Молчаливая горничная, явившаяся как по волшебству, выслушала распоряжения экономки, сделала глубокий реверанс и так же быстро исчезла, чтобы через несколько минут вернуться с огромным подносом. Фазаньи ножки, холодный бекон, тосты, джем и мед, тушеная фасоль и яичный рулет с грибами… Ох, похоже, лэрду Монтрозу изрядно опостылела овсяная каша, если на кухне в любой момент столько еды.

– Простите, тье Уинни, я не уточнила. Вы, возможно, хотели чаю?

– Нет-нет, я буду кофе, благодарю…

Алевтина разрезала пышный, исходящий горячим вкусным паром рулет, Маред сглотнула слюну… И тут в сумочке на поясе зазвенел фониль. Уже предчувствуя, чтье имя увидит на экране, Маред встала, нажала кнопку ответа и отошла к окну, за которым разноцветьем раскинулась клумба. Так и есть – бархатцы. Или как их там…

– Ваша светлость? – выдавила она.

– Как ты себя чувствуешь?

Голос Монтроза был сух и безразличен, словно лэрд выполнял неприятную повинность. Наверное, вежливый мужчина обязан поинтересоваться здоровьем дамы после проведенной вместе ночи. Или нет? Маред не знала.

– Хорошо, ваша светлость, – постаралась она попасть в равнодушный тон Корсара, изо всех сил сдерживаясь, чтоб голос не дрогнул.

Монтроз сказал еще что-то, такое же вежливое, необязательное – Маред ответила. Спокойно и учтиво, хотя наружу рвалась непонятная обида и злость. Когда фониль отключился, она еще с полминуты стояла у окна, не поворачиваясь к столовой, где тихонько звякала посуда. Глядела на клумбы, медленно и ровно дышала, немного запрокинув голову по старой привычке, их тех времен, когда в детстве у нее то и дело были глаза на мокром месте. Глупые женские капризы – так называл это отец. И добавлял: «Извольте вести себя сдержанно, тье Уинни, как подобает моей дочери…»

– Тье Уинни! – окликнули ее сзади, и Маред вздрогнула от неожиданности, так сходно это прозвучало.

– Тье Уинни, – мягче повторила экономка… – Ваш завтрак стынет…

Механически повернувшись на голос, она подошла к столу, села. Воткнула вилку в нежный рулет, понимая, что глупо это все… Положила в рот кусочек и закашлялась, обжегшись. На глазах все-таки выступили слезы, но теперь это было понятно и не стыдно, хоть она и выглядела невоспитанной девчонкой, не умеющей вести себя за столом.

Эвелин молча налила в чистый стакан воды, поставила перед Маред. С легкой улыбкой, словно ничего не заметив, сказала что-то о погоде. Выпив в несколько глотков воду, Маред низко опустила голову, поковыряла вилкой рулет. Пахло вкусно… Экономка, продолжая рассказывать, какая погода была в это время в прошлом году, положила ей фазанью ножку, еще чего-то…

– А вы? – опомнилась Маред, увидев, что собеседница почти ничего не ест.

– Я не голодна, – улыбнулась женщина не столько губами, сколько глазами, от которых разбежались лучики-морщинки. – В моем возрасте необходимо следить, что ешь и сколько. Обычно я завтракаю раньше и как раз овсяной кашей. Это вам, тье Уинни, следует питаться хорошо, как всякой молодой особе. Но я очень рада вашему приглашению, поверьте.

– Я тоже… То есть вы понимаете… Мне неудобно, что я отвлекаю вас от дел, но…

Эвелин поймала ее взгляд через стол, вздохнула.

– Не беспокойтесь, тье Уинни. Мы рады услужить всем гостям его светлости. И поверьте, от вас совершенно никаких хлопот.

– Я просто… – неуверенно отозвалась Маред, все-таки мучительно краснея и злясь на себя за это. – Вы же понимаете, тье Эвелин, мое положение в этом доме…

– Касается только вас и его светлости, – склонила голову Эвелин. – Никто здесь не позволит себе ни одного лишнего слова по этому поводу.

– Но вам же не кажется, что это правильно? – сказала Маред совсем не то, что хотела сказать, удивляясь своему развязавшемуся языку.

– Мне кажется, – серьезно ответила экономка, глядя ей в глаза, – что его светлость Монтроз – это далеко не самое худшее, что может случиться в жизни любой женщины. Особенно, если она вдова и должна заботиться о себе сама.