— Слышите машину?! — снова донесся из рубки отчаянный голос Карло.

Дальше все прочие звуки потонули в реве настигшего нас корабля. На меня вдруг накатило бесшабашное веселье.

— Слышу! — крикнул я в ответ. — Не только звук, но и запах!

И добавил:

— Даже тепло ощущаю!

Громыхающий поршнями исполин прошел так близко, что мы и впрямь ощутили запах машинного масла, и скользящая вдоль связок правого борта едва различимая сквозь завесу дождя стальная махина на миг обдала мое лицо теплом. За стеной падающей с неба воды глаза уловили что-то вроде огней, промелькнувших на уровне стеньги.

А люди на этом гиганте, вооруженные радаром и прочей электроникой, и вовсе не могли нас заметить. Основываясь на собственном опыте, Детлеф рассказывал нам, что в сильный дождь радар не берет предметы на расстоянии меньше мили. В такую погоду даже от лент из фольги не было никакого проку.

Внезапно дождь прекратился, мы рассмотрели сквозь ночную мглу нос нашей ладьи и тут же прямо по курсу вдруг увидели две группы огней. Еще два корабля... Словно две галактики проплывали перед нами справа налево. Похоже было, что мы сможем пройти между ними, хотя плохая видимость не позволяла точно определить, на каком расстоянии. Внезапно нас осенило, что корабли идут очень уж близко друг за другом, сохраняя неизменный интервал, несмотря на высокую скорость. Никакой буксир с баржей не может развивать такой ход! После секундного замешательства мы с Тору дружно налегли на румпели, отворачивая «Тигриса» до предела вправо. В поле зрения возник неосвещенный борт, соединяющий обе галактики в один большой корабль. Перед нами быстро скользил по волнам огромный супертанкер с полным грузом, с огнями только на носу и на корме; невероятно длинная средняя часть судна, несущая минимум сто тысяч тонн нефти, едва выступала над водой.

Хороший попутный ветер позволил «Тигрису» быстро развернуться и пропустить черный танкер мимо левого борта. С рулевого мостика мы отчетливо видели переборки кают за иллюминаторами. Яркое электрическое освещение позволило бы даже различить черты лиц, если бы кто-нибудь из команды бодрствовал.

Мы решили, что с нас довольно. Предоставив супертанкерам носиться по их магистрали у берегов Омана, мы воспользовались свежим юго-восточным ветром, чтобы уйти подальше в море, курсом на северо-восток. В редко посещаемых водах, в обществе птиц и рыб, мы снова почувствовали себя людьми, а не лилипутами в мире железных роботов, где живому человеку на борту неповоротливого ма-гур отказано в праве на безопасное существование.

До самого утра тучи кругом громыхали. Потом ветер подул от норд-оста, вынудив нас повернуть парус и изменить курс. Да только зря мы старались: едва подстроишься к ветру, как он, будто нарочно, меняет направление и дует совсем с другой стороны. Снова и снова налетали шквалы с дождем, и рулевые весла стало заедать в набухших от сырости веревочных креплениях и кожаных прокладках на палубе и мостике. В десять утра между густыми облаками проглянуло тусклое солнце, и Детлеф определил паше примерное место. Возвращаясь на север, мы находились теперь в 15 милях от Маската, на пеленге 226°. Как назло, рация консорциума опять подвела. Ни Маскат, ни Бахрейн, ни один корабль не слышали нас. Пренебрегая риском, мы вернулись в район маскатского порта, но об этом никто не знал. Морской агент с кинокамерой для Норриса, скорее всего, продолжал разыскивать нас в районе Сура.

Скорее бы уже заполучить эту окаянную камеру! Три часа Норман лазил на качающуюся мачту, подвешивая антенны разной длины и формы. Наконец нам отозвался Фрэнк с Бахрейна. Мы сообщили ему наше место и услышали, что представитель морского агентства и впрямь на моторном катере ищет нас у мыса Эль-Дауд, от которого мы ушли. Фрэнк обещал передать, чтобы посылку для Норриса вернули машиной из Сура в Маскат, лишь бы мы теперь никуда не уходили. Около полудня мы развернули ладью носом к северу, чтобы противостоять сильному прибрежному течению. Нам совсем не хотелось, приближаясь к Оману, снова очутиться на пароходной трассе.

В полдень мы неожиданно связались с судном, стоявшим в маскатской гавани. Радист созвонился по телефону с береговой радиостанцией ВМС, и оттуда сообщили наши координаты морскому агенту. Он потерял надежду отыскать нас в районе Сура и привез кинокамеру в Маскат. Тем лучше! Особенно для Норриса, который уже почти неделю чувствовал себя как дровосек без топора. Начальник морского агентства Лейф Турнвалль вызвался лично доставить нам камеру, если мы подойдем поближе к Маскату. По-прежнему налетали шквалы с дождем, но ветер дул по большей части от зюйд-зюйд-оста, и мы пошли на сближение с грозящей неприятностями трассой. До самой ночи никто так и не явился к нам на свидание. И опять нарушилась связь с Маскатом и Бахрейном. Зато Норман вдруг услышал голос американского диспетчера, руководившего посадкой самолета на острове Гавайи в Тихом океане. Он прибавил громкости, и мы все услышали:

— ...скорость двести узлов, не теряй связи!

Вместе с Норманом мы громко посмеялись над этим трагикомическим эпизодом.

Когда я ложился спать, в ночном небе четко отражалось зарево огней Маската. Ветер на время притих. Очутившись в неприятной близости от пароходной трассы, мы снова повернули и отошли подальше. События прошлой ночи были слишком свежи в нашей памяти. Под моросящим дождем мы провели новую ночь на безопасном расстоянии от трассы. Изредка проплывали вдалеке судовые огни; над Ираном сверкали молнии, сопровождаемые раскатами грома. Забираясь в спальные мешки или кутаясь в одеяла, мы говорили друг другу, как хорошо быть вне пределов досягаемости для бесноватых волн, создаваемых супертанкерами. Детлеф признался, что в последние дни его несколько раз укладывала на матрас морская болезнь, да и мой желудок, обычно нечувствительный к качке, болезненно отзывался на жестокую тряску.

На другой день в десять утра Норман сумел связаться с Бахрейном, и нам передали, что накануне из Маската выходил на поиск буксир, отмерил восемнадцать миль, но сильное волнение вынудило его возвратиться в порт. Улучшения погоды не предвидится, так что сегодня поисков не будет.

День выдался такой темный, что Эйч Пи пришлось зажечь керосиновый фонарь, когда он захотел почитать в рубке. По примеру шумеров мы промазали сводчатую крышу рубки асфальтом, но дождь просачивался внутрь через тростниковые стены. Всю вторую половину дня за нами неотступно следовали четыре акулы. В такую погоду море, наверно, являло грозное зрелище наблюдателям в порту, мы же радовались плавным, как колыбельная песня, длинным валам. Ливень расплющил острые гребни, и «Тигрис» скользил по воде легко, как тень от кошки. Набухшие веревки прочно схватили дерево и бамбук. Ночью стояла редкостная тишина, и я, просыпаясь, мог подтвердить слова Эйч Пи о том, что Карло и Герман храпят. Слышно было даже уютное бульканье воды, рассекаемой рулевыми веслами. Во время моей ночной вахты тучи на короткое время разошлись, и я увидел, что правлю прямо на Южный Крест. Перед полуднем небо снова расчистилось, Норман определил наше примерное место и сумел сообщить его на бахрейнскую радиостанцию. Фрэнк передал, что портовый буксир «Маскат» чуть свет вышел из Порт-Кабуса со скоростью десять узлов и попытается, отойдя подальше от берега, связаться с нами по радио.