бессеменных святых». Ветхий Завет, почти ничего не говоря о загробной жизни, делает акцент на земле, видя вечность не в индивидуальном бессмертии, а в бесконечности рода на земле.

Не только отношение христианства к плоти, то, что на вершине пирамиды христианских ценностей стоит чистота, а значит, – говорит Розанов, – бесплодность, стало причиной его нападок на Христа.

Христианство, принося в мир понятие рая вечного блаженства и ада вечных мучений, отбирает у человека свободу поступков, заставляет его выбирать. Ведь и Мориак пишет: «Бог христиан не хочет быть любимым. Он хочет быть единственным любимым. Он не терпит, чтобы мы отворачивались от него хоть на миг, и любую другую любовь считает идолопоклонством», а в другом месте: «Христос заставляет нас выбирать: кто не с Ним, тот против Него. И мы не в силах быть вне игры. Христос втянул нас в авантюру, которую люди до воплощения могли разве что предчувствовать».

Розанов ставит под сомнение слова Великого инквизитора, обращенные ко Христу в «Братьях Карамазовых»: «Ты хотел, чтобы свободные люди по свободной воле шли за Тобой, очарованные Твоим ликом»[299]. Нет, – говорит Розанов, – уже в самой сути христианства лежит насилие и принуждение. Нас действительно заставляют прийти на вечерю. Compellimur intrare. В словах Христа – «никто не приходит к Отцу, как только через Меня» – уже содержится условие узкой тропы, единственного пути. Если иначе нельзя прийти ни к Отцу, ни к Сыну, с чем же мы остаемся? Без Бога? – спрашивает Розанов и вспоминает, что до этого, до Христа, Бога познавали, приходили к нему через свой внутренний мир, через землю и звезды. Мы можем попасть к Богу только через его Сына, к Сыну – только через Петра, и само установление иерархии, сами слова «что свяжете на земле…» склоняют мысль Церкви к насилию и насилие Церкви объясняют. Если, отчужденные от Сына, мы остаемся, – пишет Розанов, – только с «ботаническими растениями и физическими звездами» («Темный лик»), если вне иерархии – мрак, не закономерно ли, что Церковь употребляет все средства, чтобы призвать к послушанию заблудших овечек?

Тропка вьется через Сахару; одна; по сторонам ее – костяки погибших. В этом, так сказать, закрытии таможенной линии, кроме одного пункта перехода «в свет», я нахожу достаточную причину для религиозной уторопленности, ужаса, давки и смятения в одной точке, подробности которых и составили [религиозные] «преследования».

(«Темный лик»).

«Темный лик» говорит о темных лучах христианства, о том, что белое пламя, разложенное на составные части, содержит в себе не только радужные, но и темные лучи, которые, оставаясь невидимыми глазу, обладают, однако, огромной силой. Розанов изучает проявления темных лучей христианства от инквизиции до самосожжения русских крестьян и выражает уверенность, что случаи насилия, случаи причиняемых или добровольно принимаемых мучений – не исключения, а правило. Что такое монастыри, если не поиск смерти при жизни, если не изоляция человека от человека. Вникая в психологические мотивы терновских крестьян, подтолкнувшие их к самосожжению, сопоставляя это со многими аналогичными случаями самозакапывания во времена царя Алексея, Розанов осуждает монастыри, называя их более мягкой формой того же самосожжения, тем же поиском смерти тела. И в дописках мелким шрифтом он называет источником этих темных лучей «черное солнце» – Христа. Все христиане, желающие сочетать свою религию с любовью к жизни на земле, для Розанова – не ведают, что творят, и он мог бы дословно повторить за Мориаком мысль из его «Страданий христианина»:

Толпы, наполняющие храмы в воскресенье, не ведают, что творят, подчиняясь неведомым им законам (adhérent à une loi qui leur demeure inconnue). Мы ошибаемся, считая мистиков исключительными христианами, они – единственные подлинные христиане.

Розанов пишет, что христианство можно воспринимать статически и динамически, посты в динамическом восприятии ведут к добровольной голодной смерти. В статье «Голгофа и крест» он описывает случай в деревне, как набожный крестьянин зарезал своего трехлетнего ребенка. Ребенок был веселым, часто смеялся, и верующий отец знал, что смех ребенка означает его легкомыслие, что его душу легко будет заполучить дьяволу, и решил, что лучше ребенку будет умереть сразу, пока он еще невинен и несомненно будет причислен к сонму ангелов. Розанов собирает большое количество подобных фактов, воспроизводит лики святых со старинных икон с ужасно суровыми выражениями, приводит современные примеры религиозного фанатизма, почерпнутые из газет.

Он показывает нам не только голые факты, но и музыку этих фактов, музыку христианства, которая, будучи доведенной до крайнего напряжения, по его мнению, ведет к презрению и ненависти к миру. Если Тезей забыл поменять черные паруса на белые после схватки с Минотавром и вел свой корабль под знаком траура, то в христианстве произошло наоборот. Там была победа под флагом смерти, а тут под белым флагом всеобъемлющей любви, воскресения корабль христианства несет смерть и небывалую, невиданную до Христа эскалацию страданий. Полагая, что христианство бело лишь снаружи, что его ядро темно, Розанов одновременно глубоко чувствует сверхъестественную силу христианства, верит в то, что его источник – неземной, и, видя в христианстве фундаментальное отличие от земных религий, последовательно приходит к тому, что Христос – таинственная, неземная, враждебная человеку сила.

То и дело повторяя эту мрачную мысль, Розанов вновь и вновь возвращается к христианству, к православию, то осуждая себя, то снова сокрушаясь, что его задача – уничтожить то, что он любил больше всего в жизни (Церковь), но еще за несколько месяцев до смерти в «Апокалипсисе…» пишет о Христе – «Таинственная Тень, наведшая отощание на всю землю» («Апокалипсис нашего времени»). В одном из фрагментов «Темного лика» он говорит «О Сладчайшем Иисусе и горьких плодах Его».

И ведь невозможно не заметить, что лишь не глядя на Иисуса внимательно – можно предаться искусствам, семье, политике, науке. Гоголь взглянул внимательно на Иисуса – и бросил перо, умер. Да и весь мир, по мере того как он внимательно глядит на Иисуса, бросает все и всякие дела свои – и умирает.

Таким образом мир стал тонуть около Иисуса. Наступил всеобщий потоп прежних идеальных вещей. Этот потоп и называется христианством. Тонули «боги», «Иеговы», «Дианы»; тонули человеческие относительные идеалы пред мировым, небесным идеалом.

Перечисляя тысячи примеров добровольно принятых человеком страданий ради Христа, как и мучений во время преследований во имя Христа, Розанов сравнивает христианство с «жесточайшими» религиями; смерть – еще до смерти; это Молох.

Говоря о Розанове, нельзя разделить периоды его жизни на враждебные Иисусу и озаренные Им. Сознание Розанова постоянно расщеплено.