В промежутках между приливами и отливами сна она оттачивала доводы и контрдоводы, с помощью которых собиралась вывести аггелов на чистую воду и тем самым (простите за игру слов) очернить их в глазах Плешакова.

Верка считала, что завязанный ею узел будет распутан в течение двух-трех дней, но все случилось значительно раньше. Ее бесцеремонно разбудили, по крутой лестнице проводили наверх и, сказав: «Сиди, слушай и жди, когда тебя позовут»,

— впихнули в тесную комнатенку, одну из стен которой заменяла пыльная бархатная портьера. Кроме Верки здесь находилась еще и собака, размерами, лохматостью и красными злобными глазами напоминавшая небольшого медведя. Впрочем, к Верке собака отнеслась довольно лояльно, даже немного подвинулась, давая той возможность присесть на колченогий табурет.

За портьерой довольно ясно раздавались мужские голоса. Один, без всяких сомнений, принадлежал Плешакову. Второй Верка сразу узнать не смогла, хотя до этого где-то уже слышала.

Разговор шел о делах малозначительных. Плешаков предлагал гостю выпить, сам при этом заявляя, что компанию поддерживать не может по причине ухудшения здоровья. Гость от предложения отказывался, ссылаясь на этические мотивы.

«Позвали бы, суки, меня, — с завистью подумала Верка. — Там ведь у них, наверное, не только выпивка, но и закуска есть. А я бы за это танец живота выдала. На столе, голая, как когда-то в лучшие времена».

Впрочем, вспомнив о нынешнем состоянии своего живота, она сразу отогнала эту шальную мысль.

— Будем считать, что по всем этим вопросам мы договорились, — сказал Плешаков.

— Мы, кажется, по ним уже давно договорились, — вкрадчиво ответил гость, скорее всего кто-то из высокопоставленных аггелов (а иначе зачем бы сюда позвали Верку). — У меня создается впечатление, Федор Алексеевич, вы что-то не договариваете.

— Впечатление, в общем-то, правильное, — сказал Плешаков и умолк, слышно было только как позвякивает посуда, передвигаемая им по столу.

— Вас что-то гнетет? — скрипнуло кресло, и за шторой раздались шаги, очевидно, гость встал, чтобы размять ноги.

— Признаться, да. В свое время мы пришли к соглашению, обязывающему обе стороны быть предельно откровенными друг с другом. Я понимаю, что до некоторой степени это лишь дань дипломатическому этикету, но тем не менее…

Гость, продолжавший прогуливаться по комнате, что-то ответил, однако Верка его слов не разобрала.

— В том-то и беда, что эту весть я услышал из чужих уст, — произнес Плешаков печально. — В том-то и беда…

— Интересно, какая же весть могла так взволновать вас? — гость вернулся к столу.

— Ну не совсем весть… а скорее тайна. Тайна, которую вы тщательно скрываете от непосвященных. И я прямо скажу — правильно делаете. Но между мной и вами тайн быть не могло. Это следует, так сказать, из буквы наших договоренностей.

— Не тяните, Федор Алексеевич. Ваше время дорого мне точно так же, как и свое собственное, — в голосе гостя проскользнуло едва заметное раздражение.

— Тогда я, с вашего позволения, вам на ушко пошепчу…

— Не доверяете, значит, своим-то, — усмехнулся гость.

— Береженого Бог бережет… Или Каин, что в наших условиях одно и то же.

Верка попыталась пересесть поближе к портьере и неловко задела собаку. Та укоризненно глянула на соседку и недовольно заворчала.

— Кто это там у вас? — сразу насторожился гость.

— Собачка, — ответил Плешаков. — Преданнейшая тварь. Из породы кастильских волкодавов.

Слышно было, как он встал и направился к алькову, в котором вместе с песиком скрывалась Верка. Портьера чуть-чуть раздвинулась, и в щель влетела жареная куриная нога. Вопрос о ее адресате можно было считать спорным, но кастильский волкодав оказался проворнее. Подачка исчезла в его пасти, словно монетка в кошельке, и даже хруста не раздалось.

— У-у, гад! — прошипела Верка, грозя собаке кулаком. — Следующая, чур, моя.

По ту сторону портьеры между тем царило молчание. Два законченных подлеца перешептывались между собой, как подружки-проказницы. Внезапно чуткая собака прянула ушами, а в большой комнате заскрежетало резко отодвигаемое кресло.

— Это чушь! — заявил гость возмущенно. — Кто вам Такое наплел?

— Возможно, вы меня не поняли! Поэтому Повторяю вслух! — произнес Плешаков голосом, каким он когда-то без помощи кнута заставлял сбиваться в кучу разбредшееся колхозное стадо. — Вы обладаете снадобьем под названием «бдолах», которое при умелом применении способно творить с человеческим организмом чудеса! Пример — ваши знаменитые рога! Произрастает бдолах в стране Эдем, доступ в которую имеют только ваши единомышленники! Поскольку наш союз зиждется на паритетных началах, я хотел бы получить некоторую часть бдолаха для нужд моего народа!

— Все? — Завывания Плешакова не только не напугали, а, похоже, даже развеселили гостя. — Ну тогда слушайте мой ответ, любезный Федор Алексеевич. Что такое бдолах, лично я не знаю. Про Эдем никогда не слышал. Наши рога — это священный знак принадлежности к роду Каина, дарованный его детям свыше. Это первое. Теперь второе. Никаких паритетных начал наш договор на самом деле не предусматривал. Не путайте свои амбиции с истинным положением вещей. Вы вместе с кучкой своих приспешников подыхали от голода и тоски в Агбишере. Если бы не помощь детей Каина, от вас бы уже и костей не осталось…

— Нет, подождите! — взвизгнул Плешаков.

— Какого хера мне ждать, курва косорылая! — и тон, и даже голос гостя изменились. — Надоел ты мне, понимаешь? Ты мои прохоря должен лизать, а не права качать!

Прежде чем портьера отлетела в сторону и Плешаков выволок Верку из алькова, она уже поняла, кто именно из аггелов почтил своим визитом резиденцию президента Отчины. И действительно, за столом, обильным, как у римского патриция, но сервированным небрежно, как в разбойничьем притоне, восседал Ламех, ныне шестое колено каиново и вождь аггелов, а в прошлом — насильник и убийца Песик, рожденный непутевой матерью в сортире Талашевского вокзала.

Верку он сразу не узнал, да и неудивительно — эта растрепанная и растерзанная, с ног до головы перепачканная кровью и одетая в рубище ведьма внешне не имела ничего общего с той миловидной кокеткой и чистюлей, которую ему приходилось несколько раз видеть в Кастилии и Будетляндии.

— Вот мой свидетель! — с бешеным торжеством заявил Плешаков, дергая Верку за руку, как куклу. — А ну-ка повтори все, что мне рассказывала!

— Зачем повторять? Для кого? Да он же сам все прекрасно понимает! — Верка свободной рукой указала на Ламеха. — Вон у него на шее мешочек висит вроде кисета! Пусть покажет! Бдолах там хранится!

— Ого! — Ламех неспешно приподнялся. — И ты тут, подстилка ватажная. Как же ты из Будетляндии живой выбралась?

— Ты нам зубы не заговаривай, — заорал Плешаков. — Делай, что она сказала! Снимай эту штуку, что у тебя на шее висит!