― Что-нибудь дополнительно нашел, Семеныч?

Семеныч встал как положено, откашлялся, прикрываясь ладошкой, доложил:

― С пяти тридцати, как до конца рассвело, мы с Верным обследовали все закоулки фундамента и вокруг него. Нами были обнаружены две пули, которые не были замечены оперативными работниками. Пули я передал в НТО.

― Молодец, ― похвалил Смирнов. ― Останешься послушать или к себе пойдешь?

― К Верному пойду, кормить его пора, ― сказал нелюбопытный Семеныч. Он свое главное дело сделал: умыл оперативников и отстоял честь собаки.

― Тогда иди, ― разрешил Смирнов. Семеныч быстренько исчез. ― Теперь Андрей Дмитриевич.

Андрей Дмитриевич, не вставая, развел руками:

― Говорить, собственно, нечего. Первая же пуля, попавшая в шею Цыгана, была смертельной. Выстрел произведен с расстояния пяти-шести метров, так как на коже не обнаружено порохового ожога. Второй выстрел, в сердце, был произведен в упор, уже в лежащего. Добивали для верности. Вот и все. О времени инцидента и смерти вы осведомлены достаточно точно и без помощи медицины.

― Спасибо, Андрей Дмитриевич. ― Смирнов ласково посмотрел на Лидию Сергеевну: ― Лидия Сергеевна, ваше слово.

― Егоров, который был с вами на месте преступления, всю ночь и до часу дня работал с вещественными доказательствами и следами. Вот его материалы. ― Болошева протянула Смирнову бумаги.

― А сам он где? ― недовольно спросил тот.

― А сам он спит, ― ответила Болошева. ― Наше начальство, в отличие от вашего, считает, что человек не должен работать по двадцать четыре часа в сутки, и поэтому погнало его домой, полагая, что его записка в достаточной для оперативной работы степени освещает суть дела. Той же точки зрения придерживаюсь и я. Еще вопросы будут, Александр Иванович?

― Сегодня нас все умывают, Саня, ― поделился своими наблюдениями с руководителем Казарян, ― Семеныч умыл, Лидия Сергеевна опять же...

― Мне продолжать? ― игнорируя казаряновскую реплику, спросила Болошева. Смирнов кивнул. Она кивком же поблагодарила его и продолжила: Я занимаюсь баллистической экспертизой. Нам были представлены сначала четыре пули, а потом еще две...

― Значит, две не нашли, ― перебил ее Смирнов и тут же извинился: Пардон!

Смешливый Казарян, сдерживаясь, не рассмеялся ― хрюкнул. Лидия Сергеевна опять на него не отреагировала:

― Начну с пуль, которые были выпущены в Петровского. Выстрелы произведены из револьвера английского производства "виблей", часто именуемого "бульдогом". Револьвер в нашей картотеке не фигурирует. Оставшиеся четыре пули сильно деформированы, так как попадали в металл и камень. За исключением одной. Сравнительный анализ позволяет с достаточной точностью сказать, что все четыре пули выпущены пистолетом австрийского производства "штейер". Этот пистолет также в нашей картотеке не значится.

― Ничего себе! Еще два неизвестных ствола! ― констатировал Ларионов, а Смирнов спросил:

― Лидия Сергеевна, "штейер" ― это машинка, которую, помимо магазина-обоймы, через ствол заряжать можно?

― Вы не ошибаетесь, Александр Иванович.

― И последнее, Лидия Сергеевна. Две пули от "бульдога" обнаружены в теле убитого?

― Нет. Первая пуля, которой Цыган был смертельно ранен в шею, не найдена. Ожидая Цыгана, убийца залег, и выстрел произведен снизу. Пуля, легко пробив мягкие ткани, ушла в неизвестность.

― А не могло быть такое ― первый выстрел, выстрел из "штейера", был произведен в шею, а добивал убийца Цыгана из револьвера?

― Один шанс из ста: это в том случае, если убийца не совсем нормален. Мыслимое ли дело ― наклоняться, не будучи полностью уверенным, что не получишь в ответ пулю от легкораненого?

― Логично. Дети, скажите тете Лиде "спасибо", ― скомандовал Смирнов. Опергруппа, как один, поднялась и по слогам, будто школьники в классе, отчеканила:

― Спа-си-бо!

Не смутил ироничный рык Лидию Сергеевну. Она насмешливо глянула на Смирнова и сказала:

― Не за что. Тем более за "тетю Лиду".

И вышла, чтобы не дать возможности Смирнову подобрать достойный ответ.

― Сегодня один-ноль в ее пользу, ― зафиксировал счет Казарян.

― Я ушел, Саня, ― сообщил Андрей Дмитриевич и удалился. Трое молодых преданно смотрели на Смирнова. Тот осведомился у них:

― Ребята, вам задания дали?

― Мы их с Романом задействовали, ― сообщил Ларионов, и ребята согласно покивали.

― Тогда вперед, орлы! Вас ждут великие дела! ― Ребята быстренько выкатились. Смирнов полистал записку эксперта и предложил:

― В Перекидку?

Начал умевший читать абзацами Казарян, за ним листы принимал Смирнов, и уже последним изучал материалы Ларионов. Казарян отстрелялся за несколько минут. Смирнов с Ларионовым еще водили носами по строчкам, а он топтался у окна, разглядывал "Эрмитаж" свой ненаглядный, надо полагать, думал. Смирнов дочитал, дождался Ларионова, спросил:

― Ты уже помозговал, Рома. Что скажешь?

― Существенны для нас только записка и письмо. Начну с записки, поскольку она коротка и в принципе ясна. "Он будет в час ночи у "Всех святых". Простенько и со вкусом. Кто-то сообщил Цыгану, что еще кто-то будет ждать его в час ночи у "Всехсвятской", насколько я понимаю, церкви. То есть совсем рядом от того места, где через полчаса, если допустить, что свидание и убийство произошли в один и тот же день, Цыган получит две пули. Теперь два вопроса. Первый: кто автор записки? Второй: кто должен был явиться к часу ночи?

По первому у меня твердое убеждение, что автором записки является Виталий Горохов, Стручок. Фото записки и письма нашим НТО сделаны выше всех похвал. Я ж видел их залитыми кровью ― ни черта не разберешь. А по фоткам ― ну, просто чистовик! Так вот: не надо быть графологом, чтобы с ходу понять ― записка написана полудетским почерком человека, еще недавно водившего пером номер восемьдесят шесть по линованной бумаге.

Думаю, что в своих путешествиях по Рижской линии Стручок отыскал неизвестного третьего и передал ему по просьбе Цыгана или письмо, или устное предложение о встрече. Я уже говорил, как запуган, по словам Геннадия Иванюка, Стручок. Еще бы! Меж двух огней попал.

― Пропадет, блатарь сопливый, ― пожалел Стручка Смирнов.

― Пропадет! ― согласился Казарян и продолжил: ― Теперь о том, кто согласился на свидание. Фигурантов по меховому делу, по сути, осталось двое: Куркуль и Столб.