запасные стволы к пулемётам заранее не были подогнаны, винтовки выдавались непристрелянными, а многие бойцы и даже одно из стрелковых подразделений 32-й дивизии прибыли на фронт вовсе без винтовок и противогазов. Несмотря на громадные запасы вещевого имущества, многие бойцы были посланы в бой в совершенно изношенной обуви, полубосыми, большое количество красноармейцев было без шинелей». Снабжение было организовано плохо, припасы хранились в «хаотическом состоянии». Задача обеспечить «полную и постоянную мобилизационную и боевую готовность войск фронта» была признана невыполненной.

Ещё 1 августа 1938 года Сталин спросил Блюхера по телефону: «Скажите, т. Блюхер, честно – есть ли у вас желание по-настоящему воевать с японцами? Если нет у вас такого желания, скажите прямо, как подобает коммунисту…» Блюхера сняли с должности, арестовали – вероятно, в том числе за излишнюю самостоятельность, граничившую с диссидентством. Оказывается, накануне боёв он послал на высоту Заозёрную комиссию и пришёл к выводу, что именно наши пограничники первыми нарушили границу, передвинув столб на три метра в глубь территории Маньчжоу-го. Блюхер даже пытался добиться ареста начальника погранотряда как виновного в провоцировании конфликта. Возможно, в данном конкретном случае маршал был прав, но не смотрел шире и дальше этих трёх метров. Выстрелы с обеих сторон звучали уже несколько лет (сам Блюхер писал в 1936 году в приказе по войскам: «Игра с огнём вдоль наших дальневосточных границ не прекращается… Не прекращаются… попытки новых и новых нарушений наших границ со стороны японо-маньчжурских военных отрядов»), но агрессором в данном случае выступила именно Япония, которой нужен был повод для вторжения. В 1946 году на допросе начальник штаба Квантунской армии генерал Хата Хикосабуро признает: «Действия Японии… в районе озера Хасан… носили провокационный характер… Основная цель… заключалась в захвате вооружённой силой части территории… Действия Японии… можно сопоставлять с действиями шелковичного червя, постепенно поедающего лист тутового дерева». Арестованный в Маньчжурии атаман Семёнов назовёт хасанские события «разведкой боем» и сообщит: в случае успеха в Приморье должны были ввести «крупные силы японской армии», а белоэмигрантские части использовать для «закрепления оккупированных территорий».

РККА оказалась не вполне готовой к отражению агрессии, за что поплатилась и сама армия, и её командующий. Возможно, уже тогда Сталин понял, что ставка на легендарных военачальников Гражданской ошибочна. Для новой войны нужны были новые полководцы – Жуков, Рокоссовский, Конев, Кузнецов…

Блюхер, говорится в приказе № 0040, отказывался выполнять требование о введении в бой авиации «под предлогом опасения поражений корейского населения», не ставил войскам «ясных задач на уничтожение противника», мешал боевой работе командиров, уклонялся от связи с Москвой, «несмотря на бесконечные вызовы его по прямому проводу народным комиссаром обороны». Можно догадаться, чего стоили эти формулировки при тогдашней шпиономании. Едва ли Блюхер был японским шпионом; хотя тот же Зорге сообщал в Москву, что японцы будто бы намерены именно с Блюхером вести переговоры о разделе СССР. В конце 1937 года Рамзай передал: в Токио ведутся «серьёзные разговоры» о «сепаратистских настроениях» маршала…

Блюхер был не только военачальником: в Китае стал политиком, на Дальнем Востоке – хозяйственником. В 1932 году он положил символический камень в основание Комсомольска-на-Амуре. Роптал в адрес Москвы: «Не понимают они там наших трудностей, оторванности от цивилизации, не знают условий жизни военнослужащих, да и всех наших дальневосточников». Выступал по радио: «На Дальнем Востоке… жить становится всё лучше… Но всё же мало, слишком мало строителей в нашем крае. И мне кажется, это является следствием того, что трудящиеся Советского Союза мало о нём знают. В художественной литературе, на киноэкране до сих пор по-настоящему ещё не показан новый большевистский Дальний Восток, пришедший на смену “дебрям Уссурийского края”, о которых в своё время писал Арсеньев». Говорил колхозникам: «Нам до зарезу нужна на Дальнем Востоке собственная продовольственная база».

Что-то в железном маршале, похоже, сломалось. Он не смог всю жизнь быть патроном, досланным в ствол. Болел. Проявил известные мужские слабости. Далеко от Москвы, Амур, катер, рыбалка, графинчик… Расслабляться, как оказалось, было нельзя. Советские песни про бронепоезд, стоящий на запасном пути, надо было понимать буквально[37].

Удивительная, авантюрная судьба: герой Первой мировой и Гражданской, советник в Китае, легенда (основанная на немецкой фамилии и псевдониме китайского периода) о том, что на самом деле он – не крестьянский сын, а потомок прусского фельдмаршала Блюхера не то австрийский граф фон Гален, ордена́ Красного Знамени и Красной Звезды номер один…

Победителей иногда судят, но Блюхер до суда не дожил – умер в Лефортово.

В октябре 1941 года расстреляют генералов Штерна, Рычагова, Смушкевича – героев Испании, Китая, Хасана, Халхин-Гола. Тринадцать лет спустя реабилитируют.

Звезда Блюхера на Хасане закатилась. Он сгорел священной жертвой обороноспособности.

Меньше чем через год на Халхин-Голе взошла маршальская звезда Жукова.

Эти двое военачальников – как две стороны юбилейной медали «ХХ лет РККА».

Итоги Хасана и особенно Халхин-Гола повлияли – наряду с другими факторами – на то, что в 1941 году Япония так и не решилась открыть свой второй фронт против СССР[38].

Для советских военачальников Хасан стал жестокой школой. Имею в виду не только конец Блюхера, но и систему готовностей флотов, разработанную адмиралом Кузнецовым, наркомом ВМФ. «Я видел скопление наших кораблей в бухте Владивостока и понимал, какую беду может причинить внезапный налёт вражеских самолётов… В последний момент просто не успели бы отдать нужные распоряжения. Мы должны были заранее позаботиться о каждом корабле, воинской части, о городе, его людях. Требовалась общая чёткая система, которая сразу вступила бы в действие по определённому сигналу… В разгар боёв у озера Хасан мы дали кораблям и частям первые директивы по оперативной готовности. Определили, что должны делать по условному сигналу каждый корабль и каждое соединение, – вспоминал Кузнецов. – Мы твёрдо знали теперь, что система оперативных готовностей необходима. Знали также, что для её детальной разработки и введения в жизнь нужно немалое время, и только постоянные тренировки могут обеспечить быстрое выполнение всех предусмотренных мер. Затемнение базы, приём боеприпасов, рассредоточение кораблей и выполнение первых боевых операций – всё это отрабатывалось непрерывно… Система оперативных готовностей, начало которой положили на Тихом океане, позднее была введена на всех флотах и сыграла важную роль, когда разразилась Отечественная война… Смысл наших мер заключался в том, чтобы… отпарировав первый удар врага, обеспечить себе дальнейшее развёртывание сил». 22 июня 1941 года советский военный флот не потерял ни одного корабля.

Морские и сухопутные просторы, неустойчивая погода, немногочисленность населённых пунктов, бытовые неудобства, неспокойная обстановка – всё это, писал Кузнецов, делало Тихоокеанский флот «отличной школой воспитания и