Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ольга Валериановна разбирала ворох поздравлений, полученных по случаю свадьбы сына, в котором среди прочих было и послание от сестры.
– Любаша поздравляет… – грустно вздохнув, показала она Павлу письмо старшей сестры. – Слава Богу, Саша не влюбился в какую-нибудь ветреницу, а выбрал достойную девушку из приличной семьи. Княгиню Юсупову жаль до слез! Я тебе говорила, что видела ее сына в Париже с этой девицей? Несчастный мальчик!
– Кто мог подумать, что все так закончится…
– Все тревожатся за Муню. Она сама не своя, слишком болезненно принимает эту смерть, словно жених ее умер.
– Что же тут удивительного, первая любовь – и сразу такая потеря!
– Погрузилась с головой в спиритизм. Никак не может отпустить мальчика.
– Это никуда не годится! – Павел нахмурился. Мода на медиумов, чревовещателей, предсказателей будущего и прочих шарлатанов и не собиралась ослабевать, а, напротив, набирала все новую силу. Едва ли не в каждом светском салоне сеансы столоверчения были непременной частью времяпрепровождения. Повсеместное маловерие, вылезшее наружу уродливой угревой сыпью общества, озадачивало и расстраивало Великого Князя.
– Только бы не заморила себя до чахотки! Любаша думает, куда бы ее отвезти, чтобы она отвлеклась немного…
– Пусть приезжают к нам.
– Я предложу. Но в Париже она уже была, и, положа руку на сердце, этот город слишком весел и беспечен для того, кто переживает утрату.
– Я после смерти мамá и Аликс ездил в Рим. На фоне его величия и многовековой истории, полной грандиозных драм и трагедий, своя жизнь и горести кажутся ничтожными песчинками.
Оказалось, что Муня и сама всегда мечтала побывать в Риме, поэтому тем летом мать повезла ее в Вечный Город.
ХII
Римские церкви, полные христианский реликвий, роскошные картинные галереи с мировыми шедеврами искусства, улицы, которые помнили жителей древней империи, помогли душевным ранам Маруси Головиной затянуться, но не могли исцелить их полностью.
Душа звала ее в Архангельское.
На обратном пути они с матерью заехали в Москву. Феликс приехал на автомобиле к гостинице, где они остановились, и отвез Муню в родительское имение. Там она смогла побыть на могиле своего покойного героя.
– Знаете, я решила, что больше не буду играть ни в одном спектакле. Все это теперь не имеет смысла. Театр умер вместе с Николаем, – говорила девушка Феликсу, когда он вез ее назад.
– Чем же Вы станете заниматься? Как будете справляться со скукой?
– Не знаю… но жизнь уже не может быть прежней. Если б знать, как найти покой!
– Замуж выйдете?
– Что Вы?! Как Вы можете так говорить?! Я даже думать об этом не могу. Для меня Ваш брат жив всегда, везде, всякую минуту! Как бы я могла быть с кем-то другим, принимать ухаживания, улыбаться? Это решительно невозможно!
– К слову, Вы еще бываете у Чинского? – поинтересовался Феликс про знакомого оккультиста.
– Собиралась к нему по приезде… – Муня всегда интересовалась потусторонним миром, и визиты к разным шарлатанам не были для нее новостью, однако к Чинскому ее привели именно братья Юсуповы.
– Будьте осторожны! Он оказался настоящим мошенником и злодеем! Из бумаг Николая я понял, что Чинский всячески поощрял его страсть к Марине, внушал ему, что это некая кармическая связь! Меня и родителей выставлял врагами. И как же хитро все устроил, что мы не делились друг с другом ничем, что он нам вещал. Мерзавец!
– Какой ужас! Как же так? Он ведь так точно предсказал катастрофу…
– О, это не составило ему труда, ведь он буквально сотворил ее собственными руками!
– Каков подлец! Но Вы уже нашли кого-то, кто заслуживает доверия? Мне все-таки необходимо поговорить с Николаем… так много вопросов осталось без ответа…
Феликс на несколько секунд замялся.
– Видите ли… Мамá поручила меня Великой Княгине, которая, Вы знаете, очень набожная. В данный момент я пробую посмотреть в эту сторону. Соответственно, никакого спиритизма и прочих богомерзких увлечений. Займусь благотворительностью. Великая Княгиня недавно открыла больницу для женщин, страдающих туберкулезом, и предложила мне посетить обездоленных, живущих в трущобах, многие из которых заражены этой болезнью. Знаете, там есть места, где совсем не бывает солнечных лучей, кто-то спит прямо на земле, в холоде, сырости и грязи!
– Какой же Вы необыкновенный человек! Вы так же добры и благородны, как Ваш покойный брат! Я бы тоже мечтала заняться чем-то подобным! – всякий раз видя искреннее восхищение в наивных, чистых глазах Муни, Феликс чувствовал неловкость. Она ни в ком не видела подвоха или грязи.
– Не все так радужно, были и разочарования. К примеру, значительная сумма, вырученная с продажи кое-каких личных вещей, испарилась за несколько дней. А еще я заметил, что некоторые эксплуатируют мою наивность или платят неблагодарностью. Знаете, что я понял? Всякая денежная помощь должна оказываться с умом! И желательно, чтобы она сопровождалась сердечностью и беззаветностью, как это делает Великая Княгиня, однако это, надо признать, самое сложное и, по-моему, просто не всем дано!
– Не могу ли я быть чем-то полезна? Правда, собственных средств у меня немного…
– Ежели появится что-то, я дам Вам знать. Великая Княгиня сейчас занята созданием обители милосердия, может быть, там что-то будет.
Они подъехали к гостинице, где уже не находила себе места Любовь Валериановна.
– Как жаль, что я не могу остаться здесь, у его могилы, чтобы каждый день приносить ромашки и говорить с ним… – вздохнув, сказала Муня. – Хотя, знаете, все-таки нельзя вполне осознать, что это его могила. Я скорее поверила бы в исчезновение всего мира, всего видимого и примирилась бы с этим, чем с тем, что его нет!
ХIII
От гнетущей тоски осени Юсуповы перебрались в солнечный Крым. Великая Княгиня, видя свой долг в том, чтобы поддержать подругу, оставила на время дела обустройства обители на помощников и составила Зинаиде Николаевне компанию. Она просила Дмитрия присоединиться к ним, чтобы у Феликса, за которого она теперь тоже чувствовала ответственность, была компания его возраста.
Дмитрий знал Феликса с детства, поскольку дядя с тетей давно дружили с его родителями. Юношу всегда занимали рассказы о проделках соседского сорвиголовы. Где-то в душе он завидовал, что не может позволить себе такой свободы в шалостях, не может стать героем забавных, иногда постыдных