на нем Колю Бабкина. Зрелище было грустное. Тюремщика неприятно поразил цвет лица новенького — землисто-серый. Не лучше смотрелись бледные потрескавшиеся губы, темные круги под глазами и красные пятна на щеках. А уж нездоровый лихорадочный блеск глаз… Удивительно, но факт — болезненный вид состарил Колю на несколько лет, и скажи он сейчас, что ему двадцать шесть, Коле не просто поверили бы, но и запросто могли бы добавить: «А выглядите на все тридцать».

— А он не заразный? — заволновался тюремщик Евгений, с отвращением глядя на Колю.

— Нервы у него, тебе же объяснили, — раздраженно дернула плечом Люда. — А нервные болезни не заразные.

— Как сказать, — задумчиво протянул Тропин.

— А почему у него… вот здесь, — тюремщик ткнул себя пальцем в щеку.

— Пятна? — уточнил Гинзбург, а Маша испуганно замахала руками и закричала:

— Ой, на себе-то не показывайте, Илья Дмитриевич!

Тюремщик отдернул руку и совсем уже собрался уходить, и тут Коля подал голос. Слабый, но решительный:

— Я на все согласен, — четко произнес он. — Сколько нужно денег, я все переведу. Немедленно. Только бы здесь не оставаться.

После этой речи Коля зашелся в припадке хриплого кашля, под звуки которого тюремщик спешно покинул барак и уже через минуту докладывал Морозову:

— Парень-то вчерашний заболел. Страшный, как… Хрипит, трясется, говорит, согласный на все.

Морозов молчал и смотрел на тюремщика брезгливо. Тот помялся, повздыхал и счел нужным добавить:

— Заразный он, думаю. Как бы они не перемерли там все.

— Думаю! — Морозов плюнул на пол. — Заразный! Тащи его сюда, не мне же туда идти.

— Так он лежит, не ходит.

— Ясное дело — раз лежит, значит, не ходит. Пойди и приведи. Ноги-то у него не сломаны? Не может идти — приволоки. — Морозов уже почти кричал.

— Иду, — Евгений счел за благо не спорить. — Трогать его только боязно.

В бараке в это время царило радостное оживление.

— Молодец! — Тропин потирал руки. — Молодец, Роберт. Так держать. Умирай и дальше.

Женщин тоже распирала гордость.

— Вот что значит правильный макияж, — с гордостью говорила Люда. — Только мой Максимов этого не понимает. Он, дурак, всю жизнь мне талдычит: что мажься, что не мажься, рожа та же самая.

— Руку, руку вперед протяни, — просил Колю Гинзбург. — Проверим.

Коля вытянул руку, и все захлопали в ладоши: рука тряслась, как у запойного алкаша перед опохмелкой.

— Отлично!

В офисе автосалона Роберта Кунца в это самое время мирно попивали кофе старший оперуполномоченный Коновалов и младший оперуполномоченный Зосимов. Секретарша Кунца Ларочка усиленно строила глазки обоим:

— Все-таки какая мужественная у вас профессия. И благородная, — мечтательно говорила она. — И опасная, правда ведь?

— Не то слово, — кивал Василий, недрогнувшей рукой беря седьмое по счету пирожное.

— Ужас! — продолжала восхищаться Танечка. — Ведь ни сна, ни отдыха…

— Ни росинки маковой во рту, — подхватил Леонид, выразительно глядя на горку вощеных оберток от пирожных около чашки Василия.

— Не могу принять твой несправедливый упрек, товарищ, — укоризненно качал головой Василий. — Тебя ведь тоже угощают. Ларочка — добрая душа. Кушай сладости, от них люди добреют.

Поедание дорогостоящих сладостей, однако, не принесло оперативникам долгожданного душевного покоя. Оба с тоской и надеждой поглядывали на телефон, вздрагивали от каждого звонка и матерились про себя по поводу того, сколько никчемного постороннего народа звонит в приемную Кунца и занимает линию.

В бараке между тем жизнь тоже не стояла на месте.

Тюремщик Евгений, оборвав своим появлением всеобщее веселье, виновато распорядился прямо от дверей:

— Командир велел ему прийти. — И тут же добавил нервно: — Ничего не хочу слышать.

— Ну, знаете, — возмутился Гинзбург. — Одного мы его не отпустим. Я как врач просто обязан сопровождать больного.

Тюремщик пожал плечами, но не нашел, что бы можно было возразить. А скорее всего не захотел — ему же лучше, не придется тащить парня на себе.

Коля с видимым усилием поднялся, встал, ноги его подкосились, но он не упал. Гинзбург кинулся к нему, подставил плечо, и они медленно двинулись на беседу. Тюремщик предусмотрительно держался чуть в стороне.

На Морозова внешний вид Коли тоже произвел впечатление. А поскольку почти каждое слово, сказанное Колей, сопровождалось отвратительным кашлем, Морозов согласился на посреднические услуги Гинзбурга. В результате Коля полусидел-полулежал на стуле, закрыв глаза, а беседу вел Гинзбург.

— Вы, надеюсь, сами видите, что срочно нужен врач, — агрессивно начал Гинзбург.

— Вам и карты в руки, — огрызнулся Морозов. — Насколько я помню, вы ведь не слесарь?

— Я гинеколог! — Гинзбург возмущался вполне искренно. — А перед нами, во-первых, мужчина, а во вторых, у него болезнь несколько иного рода, нежели те, которые приходится лечить мне.

— Ничем не могу помочь, — усмехнулся Морозов. — Считайте, что жизнь вашего товарища в ваших руках. Принимайте решение, соглашайтесь на наше предложение, и вперед. Но только все вместе, одновременно.

— Что ж, — Гинзбург гордо выпрямился, — теперь у нас нет выбора. Здесь собрались порядочные люди, то есть не здесь, а там, — он кивнул в сторону барака. — И мы не можем рисковать человеческой жизнью. — Гинзбург поддержал покачнувшегося и готового упасть Колю, посадил его поудобнее и продолжил: — Вот, Роберт предлагает начать с него. Он позвонит к себе на фирму и деньги вам тут же переведут.

— Нам без разницы, кто будет первым, — сказал Морозов. — Очередность не играет роли. Тем более что между первым звонком и последним, как мне кажется, не пройдет и нескольких минут.

Гинзбург подошел к Морозову и тихим, но злобным шепотом сказал ему в ухо:

— Пока молодой человек может разговаривать — ловите момент.

— Неужто помрет? — недоверчиво ухмыльнулся Морозов.

— Нет. Просто вырубится на недельку. Я видел, чем кончаются сильные потрясения у людей с подобной уязвимой нервной системой. Вы, надеюсь, понимаете, что реагирует на все происходящее он явно неадекватно. Явно чересчур.

Оставив Евгения присматривать за пленниками, Морозов с улицы позвонил шефу, и тот дал «добро» на звонок Коли на фирму.

— Ларочка, это я, — хриплым голосом сказал Коля, с трудом удерживая в руках мобильный телефон — руки его дрожали, пальцы не слушались, и трубка так и норовила вывалиться. Коле было бы легче, если бы он мог прижать трубку к уху, но Морозов категорически настаивал на том, чтобы телефон был повернут к аудитории, чтобы присутствующие слышали не только то, что говорит Коля, но и то, что ему отвечают на том конце провода.

— Кто это я? — строго уточнила секретарша Кунца Лариса.

— Роберт Михайлович, — рявкнул Коля.

— Ой, — Ларочка испуганно вскрикнула, — а я вас сразу не узнала. Голос какой-то охрипший.

— Я приболел, — сказал Коля жалобно.

— Вот беда, — заохала Ларочка. — Надо же, во время