Дэвид слышал о том, что Ленни Паркс убил извращенца в кабаке. Все только об этом и судачили в последнее время. Сейчас же ходили слухи, будто и Керри Элстон, которая частенько весело болтала с его отцом и выпивала за его счет, угодила в тюрьму за совращение. Она совращала собственных детей!

Дэвид провел вспотевшей ладонью по лицу и начал обыск. Он просмотрел все ящики отцовского стола, обшарил всю одежду Билли в платяном шкафу.

Ничего.

Дэвид почувствовал облегчение. Тем не менее он все же отодвинул кровать — просто потому, что привык любое дело доводить до конца.

И снова ничего.

Он спустился вниз, налил себе пива и выпил его, стоя у кухонного стола и глядя на живописный садик за окном, который так любила его мать. Затем, ополоснув стакан, он вновь поднялся в отцовскую комнату. Сняв свитер, Дэвид напряг свои мощные мышцы и отодвинул от стены платяной шкаф.

За шкафом к стене был прикреплен большой коричневый конверт.

Дэвид облизнул верхнюю губу и почувствовал жгучую соленость собственного пота. Отодрав скотч от обоев, он взял конверт и взвесил его на руке. Дэвид не хотел открывать конверт, но знал, что должен это сделать.

Он задвинул шкаф на место, затем расправил покрывало на кровати и убедился, что следов обыска не осталось.

Дэвид спустился вниз и плеснул себе большую порцию бренди. Вскрыв конверт, он вытряхнул его содержимое на обеденный стол. До боли прикусив губу, Дэвид почувствовал вкус крови. Внезапно его затошнило и вырвало в безукоризненно чистую раковину. Из глаз у него ручьями текли слезы. Вновь сев за стол, он разом выпил бренди, чтобы немного прийти в себя, а затем трясущимися руками перебрал все фотографии одну за другой.

Село солнце, сумерки постепенно вползли в кухню, а он продолжал неподвижно сидеть, глядя в пустоту перед собой.

Дэвид молча плакал в темной кухне, когда услышал, что отец поворачивает ключ в замке.

Никогда в жизни Дженни не чувствовала себя более глупо.

Когда они постучались в дверь Кэти Коллинз, та открыла им, держа дочь на руках. Девочка была без штанишек, в одной рубашонке, полусонная. Кэти посмотрела на Дженни с таким видом, словно видеть полицию на пороге своего дома ей отродясь не доводилось.

Она вежливо улыбнулась:

— Чем могу помочь?

Позади нее возник мужчина — высокий, крепкого телосложения, лощеный и ухоженный до того, что напоминал манекен в витрине. Одни лишь его глаза, темно-карие, почти черные, казались по-настоящему живыми, и у Дженни возникло ощущение, будто он видит ее насквозь.

— Простите, как ваше имя? — спросила она твердо.

Он улыбнулся:

— А ордер у вас есть?

Дженни смерила его взглядом:

— Считаете, он мне нужен?

Он широко улыбнулся:

— Да, если хотите сюда войти.

— К нам поступил рапорт по поводу ребенка, Ребекки Коллинз.

— Вот Ребекка, она как раз засыпает, — продолжая улыбаться, сказал мужчина. — Ребенок гостил у подруги, что тут такого? Или это теперь запрещено законом?

Дженни не могла ничего возразить. Девочка дома, жива-здорова и собирается поспать после обеда.

— Штучки этого старого козла Бейтмана! — взвизгнула Кэти, и ребенок вздрогнул от страха. — Чертов придурок, вечно сует нос в чужие дела…

Мужчина мягко отстранил ее от двери. — Пойдем, Кэти. Успокойся, дорогая, ничего страшного не случилось. — Он оглянулся на Дженни: — Если у вас все, офицер, то доброго вам пути.

Дженни кивнула, затем любезно осведомилась:

— Так как, вы сказали, вас зовут?

Перед тем как ответить, мужчина мгновение смотрел ей прямо в глаза.

— Я ничего не говорил.

И он захлопнул дверь перед ее носом.

Дженни еще долго пыталась прийти в себя от унижения. Она покажет Бейтману, он у нее получит. Как будто им без этого работы мало. Ее оскорбили, над ней посмеялись, и все из-за Роберта.

Она кипятилась всю дорогу обратно до участка.

Хотела бы она знать, кто этот гость Кэти Коллинз. Все выглядело очень подозрительно. Возможно, ситуация вовсе не такая безобидная, как пытаются показать Кэти и ее дружок.

— Стало быть, ты не собираешься нам сказать, кто за всем этим стоит, Джереми?

Заключенный затравленно смотрел на Кейт. Голдинг громко произнес:

— И зовут его Никак, и сам он Никто, так, что ли?

Кейт видела, что Джереми не сводит с нее умоляющих глаз.

— Выйдите, — приказала она офицеру.

Голдинг подчинился, даже не пытаясь возразить. Все в последнее время беспрекословно подчинялись Кейт. Она знала, что это благодаря происшедшим в ней переменам. Переменам, которые она не могла да и не хотела остановить. Если бы она не изменилась, к этому времени она бы уже наверняка сошла с ума.

Они остались вдвоем, и она села напротив Джереми Бленкли. Он весь дрожал, и на какой-то момент в глубине души она ощутила жалость. Почему он стал извращенцем? В какой момент он решил, что дети привлекательнее взрослых женщин? Ведь его даже не девочки интересовали, он предпочитал совсем маленьких детей, младенцев в ползунках и пеленках.

Перед Кейт сидело живое воплощение ночного кошмара всех родителей — извращенец, чудовище, педофил. Но если посмотреть на него сейчас, на эти жалкие руины человека, где та власть, которую он когда-то имел над другими? Он выглядел приниженно и жалко, как побитая собака.

— Джереми, те, кого ты прикрываешь, в конце концов будут пойманы независимо от того, выдашь ты их или нет. Если тебе не все равно, что случится с тобой, когда ты сядешь за решетку — а тебе действительно следует этого бояться, — ты должен подумать, как помочь самому себе. В противном случае я распоряжусь о твоем переводе в общую камеру. Можешь мне поверить: если не заговоришь, окажешься там сегодня же.

Кейт сделала паузу, давая ему до конца уяснить смысл ее слов.

Джереми плаксиво пробубнил:

— Вы говорили, что не станете заключать со мной никаких сделок…

— А я и не заключаю с тобой сделку, я предлагаю тебе защиту, в которой ты отчаянно нуждаешься. Я предложила бы ее любому на твоем месте в обмен на информацию. Чего я никогда тебе не предложу, так это обещания скостить срок. Это было бы против всех человеческих законов. Ты получишь максимальный срок — тут даже обсуждать нечего. Но мы можем обсудить, в каких условиях ты будешь его отбывать. И поверь: у меня длинные руки, Джереми.

Кейт видела, как мучительно Бленкли борется с самим собой, но страх в конце концов победил. Джереми грустно покачал головой:

— Мне нечего вам больше сказать.