Госсадж. Я могу помочь вам двоим чем-нибудь еще? Нет? В таком случае приятного дня, и удачи, мисс Саттон.

Полчаса спустя они говорили с капитаном Зилински. Тот внимательно выслушал Руби, которая рассказала о себе, о своем журналистском опыте работы.

– Что ж, меня все это вполне устраивает. Я могу дать вам аккредитацию на тридцать дней со дня вашего отплытия во Францию. Вы знаете, когда вы хотите отправиться туда?

– И это все? Вам больше ничего не нужно? Я не должна заполнять никакие бланки?

– Нет. Вам придется расписаться на вашем корреспондентском пропуске, но это все. Я знаю вас, мисс Саттон. Я несколько лет читаю вашу колонку в «Америкен». Вы наверняка сможете отправить домой достойные материалы, в отличие от тех халтурщиков, что уже там работают. В любом случае, когда вы планируете отплыть?

– Не знаю. Кач не сказал.

– Давайте спросим у него. Какой у вас номер в «ПУ»?

– Центр 1971.

Капитан начал набирать, когда она еще не успела назвать последнюю цифру. Через несколько секунд он уже говорил с Качем.

– Мистер Качмарек? Говорит Тим Зилински из отдела по связям с прессой ГКСС. Здесь ваша сотрудница, мисс Саттон. Мы хотим узнать, каким числом мне выпустить пресс-карту для нее. Да… да. Угу. Тридцать дней. Хорошо, я не возражаю. Нет, не думаю, что они откроют пресс-городки для женщин. Да, понял. Хорошо. Спасибо. Сейчас этим и займусь.

Он повесил трубку и улыбнулся Руби.

– Все улажено. Мы договорились о дате начала вашей командировки – двадцатое августа. Идемте со мной – сделаем фотографию для вашего пропуска. Возьмем ваши знаки различия на воротник и пилотку, наплечный бейджик, закажем для вас личный жетон. Но форму вы должны будете приобрести сами – кто-нибудь из наших девушек скажет вам, где ее заказать. Ну вот, пожалуй, и все. Да, постойте – вам еще понадобится полевой устав. Все наши правила и инструкции.

Во второй половине дня Руби вернулась в офис в великолепном настроении.

– Видите? – сказала она Качу, показывая ему свой пропуск военного корреспондента. – Аккредитация на тридцать дней. А вот мои знаки различия и личный жетон. Мне нужна еще форма – мундир и юбка, но тут есть портной…

– Об этом потом. Зилински сказал тебе, куда он тебя посылает?

– Я не могу останавливаться в официальных пресс-городках, потому что они закрыты для женщин, поэтому меня направляют в эвакуационный госпиталь. Его номер сто двадцать восьмой – это на полпути между Парижем и местом высадки. А потом, когда Париж освободят – а он сказал, это вопрос нескольких дней, – мы сможем побывать там. Вы можете себе представить? Париж!

– Но только после того, как я дам разрешение, и если там будет безопасно.

– Да, да. Конечно, только если безопасно.

– И никакого героизма, никаких прогулок по неизвестным местам. Даже не думай выходить с наступлением темноты. И чтобы Франк повсюду ходил с тобой, как приклеенный. Ясно?

– Ясно. Спасибо, Кач.

– Постарайся, чтобы я гордился тобой, Руби.

– 27 –

Ванесса стоически встретила известие о предстоящем путешествии Руби во Францию, но, когда пришло время прощаться, не смогла скрыть опасения.

– Как я вынесу, если с тобой что-то случится? Я и без того не сплю ночами из-за Беннетта, а теперь еще и ты туда же, а о том, сколько там нацистов разгуливает на свободе, одному богу известно…

– Ванесса, послушайте меня. Я еду в эвакуационный госпиталь, а это далеко от линии фронта, во многих-многих милях. А в Париж я поеду, только когда его освободят и смогут обеспечить там безопасность. И со мной все время будет Франк.

– Он хороший мальчик, но не могу себе представить, как он сможет тебя защитить.

– Я сама себя смогу защитить. Я крепкая, как гвоздь, и вы это знаете.

– Наверное, ты права.

– Конечно, права. Ну-ка, вы так и не сказали, что думаете о моей форме. – Руби сидела с Ванессой на диване, но теперь встала и отошла на несколько шагов. – Ну, как я вам нравлюсь?

Портной, рекомендованный одной из служащих Женского армейского корпуса, работавшей с капитаном Зелински, выдал ей женский мундир и юбку защитного цвета, брюки для холодной и дождливой погоды и две мужских форменных рубашки самого маленького размера с мужским галстуком цвета хаки. Когда знаки различия были пришиты к ее мундиру, а к ее аккуратной форменной пилотке пришпилен значок, Руби по-настоящему почувствовала себя аккредитованным военным корреспондентом.

Она отправлялась в путь налегке, взяла с собой только вещевую солдатскую сумку с одеждой и туалетными принадлежностями и пишущую машинку в жестком футляре. Складная модель была гораздо легче и удобнее для переноски, чем ее прежняя машинка, хотя Руби при каждом взгляде на нее вспоминала Беннетта, и ее охватывала тревога.

В дверь раздался стук – приехало такси, чтобы отвезти ее на вокзал.

– Обещай писать как можно чаще, – сказала Ванесса, в последний раз заключая Руби в объятия.

– Непременно. Попрощайтесь от моего имени с Джесси. Я надеюсь, она не очень огорчена. – Джесси удалилась на кухню – она была слишком расстроена, чтобы остаться и видеть, как уйдет Руби. Саймон тоже не удостоил ее прощания, хотя тщательно обследовал ее упакованную сумку и даже попытался забраться внутрь.

Наконец она вышла, села в такси, едва успела опустить окно, чтобы помахать на прощанье женщине, которая стала для нее матерью. Руби даже не подозревала, насколько сильно нуждается в таком человеке, как Ванесса.

Франк ждал ее на вокзале Ватерлоо; они вместе сели в поезд на Саутгемптон, куда прибыли во второй половине дня. Корабль, который должен был доставить их во Францию – «Герцог Аргайл», – только что пришвартовался, и сейчас с него выгружали раненых в санитарные машины, которые подгоняли по широкой пристани прямо к трапу. Руби вскоре потеряла счет раненым на носилках, но их явно было не меньше (а то и больше) нескольких сотен.

Корабль, старенький пароход, до войны, вероятно, служивший паромом, теперь был выкрашен в белый цвет с красными крестами, указывающими на его статус госпиталя. Руби и Франка провели на борт в офицерскую столовую и велели никуда не выходить оттуда до конца плавания, поскольку команда будет чистить и готовить судно к перевозке следующей партии раненых.

Руби ничего не ела на ленч, опасаясь морской болезни, и ей удалось подавить тошноту, сосредоточившись на виде, открывавшемся в большие окна столовой. Шесть часов спустя она пробудилась от дерганого сна – время уже перевалило за полночь, – и обнаружила, что они пришвартовались в гавани Малберри на Золотом берегу в Нормандии.

– Мы на месте, Руби, – сказал Франк, тряся ее за плечо. – Лучше нам сойти с корабля, пока они его не развернули, чтобы идти назад.

Ночь они провели в гавани,