– У нас в Советской Армии «бойцы!» – веско поправил редактор многотиражки майор Царик.

После революции, повторю, знаки различия размещались на петлицах – ромбы, кубари, звезды, шпалы… Символику для командиров и бойцов РККА разрабатывал чуть ли не Казимир Малевич или кто-то из других «горланов-главарей» авангарда. Цель понятная: даже в милитаристской эстетике максимально отойти от традиций имперской русской армии с ее вензелями, орлами, «выпушками и петличками», как писал Грибоедов. «Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног…» Строки революционной песни явно отсылают нас к Евангелию, к словам Христа, обращенным к апостолам: «А если кто не примет вас, не послушает слов ваших, то, выходя из дома или из города, отрясите прах от ног ваших; истинно говорю вам: отрадней будет земле Содомской или Гоморрской в день суда, нежели городу тому…»

Но жестокий парадокс состоит в том, что Россия-то как раз приняла советскую власть, признала политический и социальный курс большевиков, иначе им никогда бы не одолеть белогвардейцев. Достаточно напомнить: около половины царского офицерского корпуса и подавляющее большинство унтеров, среди которых были Жуков и Буденный, воевали на стороне Советской власти. Именно «военспецы» определяли стратегию и тактику Рабоче-крестьянской Красной армии, планировали военные операции. Без них Лев Троцкий с таким же успехом мог возить на своем знаменитом бронепоезде голых гимназисток.

Тем не менее, старую, традиционную Россию ждала судьба «земли Гоморрской», ей готовили страшное «отрясение праха», где песчинками оказались человеческие жизни. Началось сразу после победы в гражданской войне и продолжалось почти два десятилетия. Конечно, первыми почувствовали острие красного серпа те, кто сражался на стороне белых и сложил оружие, поверив в обещанную амнистию. Кстати, не везде большевики нарушили обещание, данное вчерашним врагам, оставшимся на Родине. Но в Крыму, где безжалостно орудовали два пламенных интернационалиста Бела Кун и Розалия Землячка, интернированные врангелевцы были под корень уничтожены. Со стороны это настолько напоминало этническую чистку, что вызвало возмущение коренной, русской части большевистского руководства, того же Фрунзе, лично давшего гарантии безопасности вчерашним врагам. Об этом написано много, например, знаменитая книга Ивана Шмелева «Солнце мертвых». О том же и фильм Никиты Михалкова «Солнечный удар».

Эту кровавую драму можно было бы списать на арьергардное озверение гражданской войны, если бы с середины 1920-х годов не началось методичное отстранение от службы, а потом изоляция и уничтожение старых офицерских кадров, верой и правдой служивших новой власти. Есть мнение, что за этой чисткой, получившей романтическое название «Весна», стоял в том числе и Тухачевский. Обычно об этом вероломстве в отношении царских военных кадров вспоминают в связи с делом маршала, печальная участь которого широко известна. Говорят, перед смертью он жалел, что не стал, как мечтал, скрипачом. Помните, в знаменитом фильме «Благословите женщину» один из персонажей, комдив, роль которого исполняет сам режиссер-постановщик Станислав Говорухин, стреляется, узнав об аресте маршала. По сюжету, герой Говорухина ни в чем не виноват, но кончает с собой от безысходности, понимая, что скоро придут и за ним – никуда не денешься: Большой террор. Впрочем, можно предположить и другое: комдив, замешанный в заговоре, в ходе которого усмиритель тамбовской Вандеи должен был стать «красным Бонапартом», просто опережает неизбежную кару. Нравится это кому или нет, но в том, что путч военных готовился, сегодня у историков никаких сомнений нет. Под вопросом пока «германский след» в заговоре…

Однако ко времени падения Тухачевского Красная Армия была почти уже очищена от старых военных кадров. Главный удар нанесли в конце 1920-х и начале 1930-х годов в ходе операции «Весна», организованной руководителями НКВД И. Леплевским и Г. Ягодой, а также начальником политуправления РККА Я. Гамарником. Впервые об этом я лет двадцать назад прочитал в книге Героя Советского Союза В. Карпова, а теперь об этом пишут и специалисты, например, А. Севастьянов. «Весна» – многоходовая и многоуровневая провокация. Одна из ее задач – удалить из военных структур тех «военспецов», которые в противостоянии Главвоенмора Л. Троцкого, нацеленного на мировую революцию, и группы Сталина, сосредоточившегося на решение проблем собственной страны, поддержали, будучи патриотами, будущего генералиссимуса. В армии, надо понимать, готовилась почва для скорого смещения «кремлевского горца». Срочно фабриковались дела на «бывших», припоминались старые грехи и ошибки, связи однополчан выдавались за разветвленный заговор против Советской власти, но его, в отличие от реального заговора Тухачевского, на самом деле не было.

Но ведь недовольство и фронда имели место? Еще бы! Как не быть, если даже оптимист-холерик Владимир Маяковский писал: «подернулась тиной советская мешанина», а в пьесе «Баня» устраивал головомойку всей Советской власти. Кстати, в НКВД имелись люди, считавшие операцию «Весна» преступлением, но организаторы побоища кадрового русского офицерства их умело оттерли и с помощью близкого к вождю Лазаря Кагановича убедили высшее руководство страны в необходимости срочной чистки. Что это – личная ошибка Сталина, замешанная на неблагодарности и недальновидности, или от него в ту пору в стране еще не все зависело? Не знаю. Надо спросить специалистов, допущенных к первоисточникам.

Но, так или иначе, отмашка была дана, по всему СССР прокатилась волна массовых арестов и даже казней выходцев из дореволюционного офицерского корпуса, носителей уникального боевого опыта и традиций. Удар пришелся в основном по русским людям, составлявшим в прежней армии большинство, как, впрочем, и в стране. Погибли целые офицерские династии, недобитые «на той единственной гражданской», как пел Булат Окуджава. Однако запущенный маховик не остановился, кровавые жернова вскоре перемололи и тех, кто запустил сам механизм. Застрелился в ожидании ареста Ян Гамарник, свинец в затылок на Лубянке получили Леплевский и Ягода, который перед смертью плакал, что не остался местечковым портным.

Подозреваю, в пору позорного отступления и страшных поражений Сталин мучился своим роковым просчетом, поминал цвет русского офицерства, погибшего и в братоубийственной войне, и в ходе чисток, наподобие той же кощунственной «Весны». Не будь ее, кто знает, может, и победная весна 1945-го пришла бы к нам раньше и не такой ценой! Еще перед войной, начав возвращать лучшее из имперского опыта государственного строительства, вождь озаботился и возрождением русских воинских традиций, чуть не сошедших в могилу вместе с «золотопогонниками», боровшимися с Советской властью и служившими ей.

Думаю, возвращение погон по Указу от 6 января 1943 года было знаком запоздалого примирения между белыми и красными, объединившимися в народной борьбе с фашистами. Это был новогодний подарок Верховного главнокомандующего армии, остро чувствовавшей дефицит опытных командиров и гибельность разрыва боевых традиций. Позже он испугается силы окрепшего ратного духа Советской Армии, но это будет уже после Победы.

Вот, о чем я думал, рассматривая черные погоны солдата-артиллериста, случайно найденные в шкафу…

Иногда писателям приходится отстаивать свои принципы в эпистолярном жанре. Возможно, когда-нибудь я соберу мою боевую переписку в отдельный том, а пока вот вам один из эпизодов эпистолярной идейно-эстетической борьбы начала XXI века.