— Его ограбили?

— Нет.

— Когда это произошло?

— Неделю назад.

Следовательно, Хоакин исключался. Впрочем, это был не его почерк.

— За что его хотели убить?

— Это экстремисты. Они…

Китаянка снова заколебалась. Жанна терпеливо ждала. Наконец та заговорила, гнусавя в свой платок:

— Это все из-за крови. Поползли слухи. Болтали, что Нильс Агосто привез из-за границы плохую кровь. Что «Плазма Инк.» травит пациентов в больницах. Но это ложь! — Она подняла глаза. — Мы никогда не завозили зараженную кровь! У нас очень строгие правила и…

— Кто они такие, эти экстремисты?

— Крайне правые. Мечтают о сохранении чистоты нашей расы.

Совсем другое уголовное дело.

— Нильс Агосто получил тяжкие ранения?

— Да. Его несколько раз пырнули ножом в живот.

— Но говорить он может?

— Может, наверное, только я не знаю…

— А где находится больница «Фонсека»?

— На западе. Это по шоссе, как ехать в Леон…

— Вчера, когда я приходила, вы сказали мне, что ждете Мансарену ближе к вечеру. Вы немного покривили душой, верно?

— Эдуардо больше не показывался в центре. Он вообще не выходил из дому. Он боялся.

— Таких же нападений?

— Да. И чего-то еще.

— Чего именно?

— Я не знаю. И никто не знает.

Жанна ушла, оставив китаяночку наедине с ее горем. На улице ее встретило все то же палящее солнце. Зной хлестал не хуже железного прута. Она окликнула такси. Назвала больницу. И постаралась хоть на время отключиться от всех мыслей.

Через четверть часа она уже стояла на обочине шоссе и сквозь висевшую над дорогой завесу пыли разглядывала больничный фасад. Приземистое здание, обсаженное чахлым кустарником и — разумеется! — обнесенное решетчатой оградой. Больше похоже на тюрьму или армейский исследовательский центр. Жанна направилась к каптерке. Первый кордон. И первая неудача. Чтобы попасть внутрь, требовалось предъявить либо направление от врача, либо пропуск, выданный администрацией больницы. Жанна хорошо знала здешние порядки: на добывание того или другого у нее уйдет не один час. Она отступила. Что ж, придется действовать нахрапом.

Вернувшись к ограде, она смешалась с толпой посетителей. Здесь же сновали торговцы всякой мелочью вразнос и спекулянты лекарствами. Купить бланк врачебного направления оказалось проще простого. В сотне метров дальше Жанна заметила лавочку с ксероксом. Сделала копию. Вписала в бланк свое имя — комар носу не подточит. Вернулась в будку охраны. Предъявила фальшивку. Ее пропустили.

Нильс Агосто лежал в 34-й палате, в конце отходившей от основного корпуса длинной галереи. Стараясь держаться в тени, Жанна миновала открытый переход и тут остановилась как вкопанная. Могла бы и раньше догадаться. У дверей палаты несли дежурство два вооруженных охранника. Как жертва покушения, Агосто имел право на усиленную защиту.

Нечего и думать ломиться в палату. Мало того что ее не пустят, еще и сообщат Эве Ариас. Но и опускать руки она не собиралась. Это же Никарагуа. Порядки порядками, но с дисциплиной здесь, прямо скажем, не очень. К шести вечера стемнеет. Охранников сменят. Или они пойдут перекусить. В любом случае в системе произойдет легкий сбой. Вот в эту щелку она и проскользнет.

Она решила вернуться в отель. Ровно в полдень захлопнула за собой дверь номера. Врубила кондиционер и занялась тем, на что вчера не хватило времени. Антуан Феро. Ее преследовало жуткое видение — тело психиатра, валяющееся на какой-нибудь свалке на окраине Манагуа. Он затеял игру с огнем, в этом она не сомневалась. Напал на след отца и сына, а потом… Может, все-таки стоило рассказать все Эве Ариас? Если она ничего сейчас не найдет, придется объявить его в розыск.

Она включила мобильник. Проверила голосовую почту и сообщения. От Феро — ничего. Как, впрочем, и от Райшенбаха.

Она никого не предупредила о своем отъезде. И не намеревалась ничего ни с кем обсуждать. Сменила континент. Сменила кожу.

Позвонила портье и попросила принести телефонный справочник. Ей доставили старомодный толстенный фолиант, и она принялась обзванивать отели, с которыми не удалось связаться вчера. Ни следа Антуана Феро. В номере стоял полярный холод, но это ей даже нравилось — не давало расслабиться.

Что еще? Посольство, консульство, «Альянс франсез».[55]Своего имени она нигде не называла. Снова пустышка. Агентства по прокату автомобилей. Здесь ей сразу сказали, что сведения о клиентах не разглашаются — из соображений конфиденциальности. В конце концов ей пришла в голову новая мысль. Вполне возможно, что психиатр располагал информацией — которой у нее, кстати, нет — и эта информация уже увела его в совершенно другое место. В Аргентину?

Она сидела по-турецки на кровати и стучала зубами от холода. Три часа. Голода она не чувствовала — когда она в последний раз по-настояшему ела? Спать тоже не хотелось. И решительно нечего делать…

Тут ее взгляд упал на украденный из дома Мансарены «Тотем и табу». Что ж, можно заняться повышением своей психоаналитической культуры — все равно надо ждать, пока стемнеет. Происхождение человека как вида, переосмысленное и скорректированное Фрейдом.

Она взяла в руки книгу и ключ от номера.

Надо найти уютное местечко где-нибудь на воздухе и наконец одолеть этот труд.

Манагуа совсем не похож на город, охваченный хаосом террора. Напротив, он производит впечатление мирного и спокойного. Особенно благостная атмосфера царит в расположенном на возвышении национальном историческом парке Лома-де-Тискапа. Это подлинный оазис тишины и умиротворения. Здесь особенно явственно ощущается свойственная жителям праздная безмятежность…

Жанна уже бывала в парке в свой прошлый приезд. От «Интерконтиненталя» его отделяло всего несколько сотен метров; надо было просто пройти улицей, поднимавшейся на холм. Тротуар был выкрашен в желтый цвет; территорию парка окружала кованая решетчатая ограда, заставлявшая вспомнить о какой-нибудь засекреченной научной лаборатории… Зато, попав внутрь, посетитель сразу оказывался в гуще зелени, защищенный и от шума машин, и от уличного смога.

Минут за десять она добралась до вершины холма. Сады вокруг нее воспевали революцию, но, как бы это сказать, на мотив колыбельной. В центре стояла огромная чугунная статуя мужчины в ковбойской шляпе — памятник народному лидеру Аугусто Сесару Сандино. У его подножия примостился небольшой танк; висевшая рядом табличка извещала, что его отбила у войск Сомосы некая пламенная революционерка. Жанна попыталась представить себе, как все это происходило. Крики. Выстрелы. Озлобление. У нее ничего не получилось. В здешней обстановке любые звуки сами собой стихали до шепота.