— Вы полагаете, это необходимо? — и вовсе потерялась Капустина и вдруг залилась румянцем. — Издеваетесь надо мной, да? Как вам не совестно! Но… Если хотите, я сяду к вам поближе.

Я немедленно подвинулся, освобождая место рядом с собой.

Она села на самый краешек — с опаской, готовая каждую секунду к бегству. Но я вовсе не собирался разуверять Капустину в ее страхах, более того — решил выжать из ситуации максимум возможного: как бы невзначай положил ей на колено руку и попросил:

— Теперь потрогайте лоб — нет ли у меня жара?

«Ах ты… пакостник! — исключительно для собственного душевного равновесия попрекнул себя я, не без доли давно позабытого наслаждения улавливая холодным лбом тепло и трепет женской ладони. — Зачем дурить девочку? Зачем распалять? А с другой стороны, с чего бы это ей так славно и горячо обо мне отзываться там, в подвальчике?..»

— Температуры нет, — смятенно и недоверчиво заглядывая мне в глаза, прошелестела Капустина. — Но вы еще полежите.

Непременно полежу, еще как полежу! Тем более что сухое близкое тепло ее бедра уже просочилось через одеяло и коснулось моих чресел.

Настало неловкое молчание, и чтобы как-то сгладить эту неловкость, я стал неторопливо и обстоятельно осматривать комнату, в которой лежал. Комната как комната: мягкий уголок, большой плазменный телевизор у окна, журнальный столик с крученой, точно морская раковина, вазой чешского хрусталя, несколько павлиньих перьев в длинношеем напольном кувшине из декоративной соломки. Явно незавершенный ландшафт, потому как одна стена, к которой прислонился этот сирота — кувшин с перьями, ничем не украшена: ни картины, ни гвоздя под картину, ни какой-нибудь безделушки. Кроме того, в кое-как обжитом пространстве квартиры напрочь отсутствует мужское начало, значит, дама проживает одна. Долгие темные ночи, холодная, немятая постель, торопливый завтрак — каких-нибудь два яйца всмятку…

«Бедная девочка! А ведь надеется, каждое утро ждет чего-то от жизни, чего-то нового и прекрасного! Как можно — залезть к ней, в ее мир, в этот крохотный зал ожидания, мне, транзитнику с грязными сапогами?!»

— Вы меня боитесь, Светлана Алексеевна? — Я постарался придать голосу как можно больше теплоты и душевности. — Как же не бояться! Пользуясь служебным положением, напоил, потом хитростью проник в квартиру, улегся… Еще, чего доброго, потребую чаю…

Она встрепенулась — очевидно, не ожидала подобного вопроса.

— Я вас давно уже не боюсь, Евгений Николаевич, — помедлив, проговорила она и вдруг жалко мне улыбнулась. — Мне кажется, это вы меня боитесь. Вон как у вас дрожит рука! — Она перевела взгляд на мою ладонь, все еще позабыто почивающую у нее на колене. — Ну-ка, подвиньтесь!

Она легла рядом со мной, как неживую, уронила голову мне на локоть и шепнула, дыша в ухо прерывающимся гортанным теплом:

— Как, вы говорили, отогревают мужчин и детей женщины?

— И все-то вы делаете неправильно! Отогревать нужно нагишом.

Я спохватился, но было поздно. Совсем рядом, глаза в глаза, я увидел отчаянные, рефлектирующие зрачки дикой кошки, оказавшейся в западне, все понял и подло струсил:

— Нет, что вы! Я вовсе не претендую…

Но она уже приподнялась, нависла надо мной светлой, соломенной прядью, затем, закрыв глаза и едва дыша, коснулась моего лица трясущимися губами.

Тут я обмер и истово возжелал покаяния: «Ах, Евгений Николаевич! Ты дурак или законченная скотина? Ведь понимал, знал, что волокитство часто бывает наказуемо любовью!..»

Всё внезапно обрушилось во мне — все мои хитрые построения, уловки и приманки, все заигрывания и пошлые намеки, всё, чем я так гордился при общении с женщинами, с которыми неплохо было вести игру на грани фола, скользить между флиртом и соблазном, с которыми можно было провести время без последующих осложнений в виде раскаяния и угрызений совести. И вот я неосторожно соскользнул с этой самой грани и попался: Капустина неожиданно раскрылась, подалась, потянулась ко мне и теперь, после поцелуя, на мгновение замерла, ожидая и от меня того же. Что делать, как поступить? А если девочка искренна? Ловелас хренов!

Я выпростал из-под одеяла руку и отечески погладил ее по волосам:

— Зачем вы осветляете волосы перекисью?

— Я не осветляю. Это мой естественный цвет. — Она, точно бесприютная ласковая кошка, закрыла глаза и потерлась щекой о мою ладонь. — Говорите мне «ты», пожалуйста!

— Светлана Алексеевна! Света… — Я не знал, о чем говорить дальше: ни мыслей, ни слов не находилось, все какие-то обрывки, сумбурные и неясные, — и в какой-то момент ужас вдруг охватил меня, ужас перед тем, что я только что сотворил.

— Как… как вы догадались? — шепнула она, не отпуская мою ладонь.

— О чем вы?

— Что я тоже этого хочу…

«Я?! Догадался?! Господи боже мой!»

— Я думала там, во Львове: ну что вы нашли в… ней? Чем завлекла вас? Умом, красотой, молодостью? Чем? Ведь она… заурядная, тогда как вы… О чем бы вы говорили с ней, если такие разные?..

— Между нами ничего не было. Так, недоразумение, театр двух актеров, как и многое в этой жизни.

Я на мгновение отвлекся и неосторожно пошевелил ногой, и тут же огненно-жгучий электрический разряд проскочил в пораженном подагрой суставе.

— Болит? Вам и в самом деле так плохо? — У Капустиной сделались жалкими и отчаянными глаза, она села ко мне спиной и вдруг решительно потянула через голову свитерок. — Если так надо… Если надо… Отвернитесь. Пожалуйста, не смотри.

Но я не дал Капустиной совершить эту непоправимую глупость — обхватил ее птичье знобкое тело, прижал к себе, снова натянул свитерок на плечи и едва не силой уложил рядом с собой:

— Это не тот случай. Лучше ляг рядом, ко мне на плечо. Укрой ноги одеялом, — вот уж не ноги, а ледышки! И давай поиграем в одну старую игру, называется «Да — нет». Я спрашиваю, а ты отвечаешь. Но отвечаешь только «да» или «нет». А после будешь спрашивать ты. Согласна?

Она придвинулась, прижалась ко мне бедром, осторожно легла щекой на мой локоть и замерла так.

— Ты употребляешь наркотики? — озвучил я первое, что пришло в голову.

— Нет.

— Куришь?

— Нет. Пробовала один раз, еще в школе. Не понравилось.

— Пьешь?

— Что, заметно? Это я со злости напилась. Все достало, вот и решила: напьюсь, а там будь что будет.

«А вышло вот как! Впрочем, в жизни часто именно так и происходит: надеешься на одно, в результате получаешь совсем другое».

— У тебя есть любовник?

— Нет. Был когда-то, в прошлой жизни. Неважно когда. Был, а теперь нет.

— Сколько у тебя было мужчин?

— Вот уж не считала! Мало. Муж был… И еще один человек…