Они шли ещё два дня и вдруг увидели впереди пару десятков тяжёлых бусов маньчжур, перегородивших устье реки. Это были морские суда с высокими бортами, вооружённые мощной артиллерией.

– Назад, братцы, назад! – скомандовал Степанов, закусывая до крови губу. – Эх, и вдарят сейчас по нам аспиды!

Стараясь не ломать строй, дощаники начали разворачиваться, подставляя под огонь незащищённые борта. На этот раз они двигались против течения, и богдойцы быстро приблизились к ним на расстояние выстрела.

Раздался залп, и поверхность реки сразу же заволокло пороховым дымом. Когда он рассеялся, Толбузин увидел, что два дощаника горят, а они тонут с пробоиной в борту. У его ног лежал Максим Заяц с разбитой ядром головой, что-то бессвязно шепча окровавленными губами. Вскоре он испустил дух, так и не придя в сознание.

– Прощай, друг! – закрыл ему глаза сын воеводы. – Прости за всё и прощай!

Казаки стали прыгать в амурские волны, пытаясь доплыть до линии берега. Однако оттуда и с маньчжурских судов их поливали градом стрел и пуль, фактически не оставляя шансов на спасение.

Непонятно где, но Лавкай сумел достать утлую лодку, которую подогнал с противоположного борта. На неё посадили Аглаю, вслед за ней покинули корабль Головлёв и Толбузин; последним к ним прыгнул Давгур, жалобно скуля от страха.

Быстро работая вёслами, они подплыли к дощанику, которым командовал сотник Бекетов. Его люди бережно подняли наверх всех спасшихся, закрывая щитами от вражеского огня.

– В линию строиться нужно! – увёл уцелевшие корабли Степанов вниз по течению. – У нас пищали да мушкеты не в пример лучше богдойских! Будем палить по неприятелю, пока пули да порох не закончатся!

Когда выстрелы с казачьих судов стали раздаваться всё реже, маньчжуры засыпали их градом стрел.

– Прячься в трюмы! – скомандовал Онуфрий, у которого созрел хитрый план. – И без моего приказа не высовывайся!

Зная через лазутчиков о том, что русские везут с собой богатый ясак, китайцы не собирались попусту сжигать все их корабли. Поэтому сразу же после того, как стрельба с них прекратилась и верхние палубы опустели, нападающие полезли на абордаж.

– Ату их, ребята! – яростно закричал Степанов, откидывая крышку люка на своём корабле. – Бросай проклятых богдойцев в воду, круши их и руби саблями!

Закипела рукопашная схватка, отчаянная и беспощадная, как сама жизнь. К ужасу маньчжур, уже прознавших на собственной шкуре умение врага сражаться не на жизнь, а на смерть, палубы кораблей вдруг быстро оказались заполнены разъярёнными казаками.

Поскольку зарядов к пищалям уже не имелось, они дрались саблями, копьями, ножами, боевыми топорами и кистенями. Рассекая надвое головы одним ударом, пронзая плоть и дробя кости, руссы были подобны демонам смерти, внезапно обрушившимся на китайцев.

Но впереди была стена вражеских судов, пробиться через которую на большую воду не было никакой возможности.

– К берегу правь, к берегу! – скомандовал Степанов, быстро оценив обстановку. – Высаживайтесь туды, робята, берегом будем к своим уходить!

Генерал Лантань, который командовал нападением, уже давно заприметил казачьего атамана. По его сигналу лучшие лучники стали метать в него стрелы, намереваясь лишить русских их командира. Одна из них вошла в грудь Онуфрия прямо под сердце, а другая стальным остриём пронзила его горло.

– Что ж это братцы? – успел спросить он, когда смертная пелена стала застилать ему глаза. – Стало быть, помираю я…

Однако ничего этого уже не увидели Алексей Толбузин, Фрол Головлёв и Аглая. В тот момент, когда их храбрый атаман испускал дух, дощаник Бекетова сел на мель у самого амурского берега. Спрыгнув в воду, вся его команда поспешила уйти от вражеской погони. Ступая след в след, они всё дальше шли в глубь вековой тайги за Лавкаем, хорошо знавшим эти дикие места.

По Сибирскому тракту медленно ехала запряжённая двумя рысаками кибитка. В ней сидела по-походному одетая молодая женщина, одной рукой правя конями, а другой – покачивая люльку со спящим младенцем.

Не обращая внимания на красоту окружающей природы, рядом гарцевал мужчина лет сорока на вороном аргамаке благородных кровей. На его левом боку болтался в потёртых ножнах офицерский палаш, а из-за пояса виднелись рукояти двух отделанных серебром пистолетов.

В этой красивой паре читатель с лёгкостью узнал бы Афанасия Бейтона и его жену Марию, направлявшихся к новому месту службы – в далёкий город Енисейск. В столице у них недавно родился первенец, которого молодые супруги по обоюдному согласию нарекли Иваном.

Хотя суетная и неприветливая Москва осталась далеко позади, в памяти бывшего поручика то и дело всплывала сцена его последней встречи с могущественным дьяком Приказа тайных дел.

Неожиданно вызвав недавнего казачьего десятника к себе, Полянский оказался на удивление благосклонен.

– Неслух ты, Афонька! – сказал он, делано сердито грозя пальцем. – Давеча был я у Алексея Михайловича и о проступке твоём доложил! А он мне и говорит – так, мол и так, если бы вы хотя бы пальцем коснулись той Иринки, никому не сносить головы! Ни тебе, ни подручным твоим, кто в Ростов поехал! Я ведь не мучить её велел, а только предупредить, чтоб не болтала лишнего!

Немного помолчав, дьяк вытер шёлковым платком обильно выступивший на лбу пот.

– Так что жизнью я тебе обязан! – неожиданно тепло продолжил Полянский, протягивая тяжёлую резную коробку из красного дерева. – Когда б не сердце твоё доброе, покатились бы наши головушки с плахи на Лобном месте! В благодарность за это выправил я, чтоб отныне звался ты сыном боярским! В коробе подарок мой – два пистолета аглицкой работы! И ещё – глянь в окошко!

Выглянув из палат, Афанасий увидел внизу бьющего копытом красивого аргамака.

– Твой он! – небрежно махнул рукой Полянский. – Поедешь пока служить в Енисейск, а там – посмотрим!

Воспоминания неудавшегося подьячего прервала волнующая душу трель жаворонка, раздавшаяся где-то в небесной выси. Бейтон заслонил ладонью лицо от яркого солнца и застыл на несколько секунд, наслаждаясь доносившимся сверху прекрасным пением неприметной пичуги.

Ещё мгновение – и он пришпорил аргамака, устремившись вслед за удаляющейся кибиткой.

«На восток! – билась главная мысль в его сознании. – Туда, где свежий ветер в лицо и бешеная скачка по степи, где нет зависти и интриг, где люди просты и светлы!»