– Ты с ними потом разберешься. – Сынок отпустил вьетнамца, и тот быстренько ретировался в угол. – А сейчас таможня. Так что все сидим и не пикаем. Вы все поняли? – Сынок обернулся и грозно посмотрел на вьетнамцев. – Сидите тише воды, ниже травы, как мышки-норушки. Ясно?

Те дружно закивали. Язык предостережений – он язык международный.

– Вот и хорошо. – Сынок тихонько сел в угол. – Глядишь, и пронесет.

Но их не пронесло. Через час стояния дверь в вагон с грохотом распахнулась, и внутрь вагона влез таможенник с сопровождающим. Поначалу он ничего не заметил, кроме ящиков с железяками, которые и были в накладных. Сделав пометку у себя в журнале, таможенник уже хотел выпрыгнуть из вагона, но вдруг увидел на полу кружку, ту самую, из которой Исмаил хотел напоить Гюльчатая. Подняв кружку, таможенник понюхал ее содержимое, и глаза его тут же радостно заблестели.

…– Ладно, выходь, нэ ховайтэся! – крикнул он, хлопнув в ладоши. – Я знаю, шо вы тут!

С первого раза его никто не послушался.

– Шо, нэ хочэмо выходыты? То я зараз милицию поклычу! – пригрозил таможенник. – Клыкаты, чи сами выйдэтэ?

– Сами… – Из-за ящиков осторожно выглянул Сынок. – Выходи, ребята.

И из всех углов на свет божий стали выползать вьетнамцы.

– Ну шо, хлопци, що будэмо з вамы робыты? – радостно потирая руки, поинтересовался таможенник.

– Не надо ничего с нами делать, – попросил Сынок, копаясь в кармане. – Отпустите нас, дядя.

– Як це так, видпустыты? – таможенник напряженно следил за рукой Сынка. – Я так нэ можу. В ных хоч паспорты е?

– Есть! – радостно воскликнул Сынок и протянул ему паспорта. В верхнем лежало две стодолларовые купюры.

Таможенник очень деловито сунул деньги в карман.

– Так, Ман Ли. – Он посмотрел на фотографию и протянул паспорт одному из вьетнамцев. – А це у нас хто? Ман Ли, ага. То напевно ты. А тебе як зваты? Ман Ли. Ты дывысь, яке цикаве имя. Того як зваты, дай вгадаю? Ман Ли. Ой, то напевно нэ твий паспорт, а його. Ну точно, на него бильше походыть…

Проверив все паспорта, что заняло почти час времени, таможенник заглянул в последний, вдруг возмущенно посмотрел на Сынка и воскликнул:

– О-о, ни, так нэ годыться! Я зову милицию!

Сказав это, он выпрыгнул из вагона.

– Эй, ты чего? – Сынок соскочил на землю и бросился за ним. – Да погоди ты!

Догнал он его уже у конца состава.

– Ты чего, что случилось?

– Як, шо случилось? Як, шо случилось?! – Таможенник выхватил из кармана сотенные купюры и замахал ими перед глазами Сынка. – А цэ шо такое?

– Как что? – удивленно пробормотал Сынок. – Доллары. Слушай, может тебе мало?

– Мэни мало?! – возмущенно воскликнул таможенник, – Мэни мало?! Та мэни за державу обидно!

– В каком смысле? – Не понял Сынок.

– Мэни, украинскому пограничнику, всего двисти долларив дають.

– А сколько хочешь? – Сынок улыбнулся.

– Я скильки хочу? – таможенник надулся от чувства собственной важности.

– Да, сколько ты хочешь? – Сынок еле сдерживал улыбку.

Таможенник презрительно посмотрел на Сынка и гордо ответил:

– Триста!..

Через две минуты Сынок уже влезал в вагон. Вьетнамцы так и стояли на своих местах, как статуэтки.

– Ну что? – робко поинтересовался Исмаил, от страха уже совсем забывший о том, что минут пять назад хотел этих кампучийцев разорвать на куски и скормить собакам.

Сынок закрыл за собой дверь, сел, вынул сигарету и закурил.

– Все нормально, едем дальше, – сказал он, с наслаждением затягиваясь. – Таможня дает добро…

Через три дня они были уже в Гомеле. Прибыли рано утром, часа в четыре. На сортировочной азиатов уже ждал новый проводник, дедушка Тарас, старый партизан, который еще в Отечественную водил отряды лесными тропами.

– Ну как доехали? – спросил он у Сынка, в котором с первого взгляда безошибочно угадал старшего.

– Нормально, – улыбнулся тот. – Теперь твоя граница осталась.

– Та какая там граница… – махнул костлявой рукой дедушка Тарас. – Три дня лесом – и мы в Польше.

– Ну тогда принимай, дед. – Сынок кивнул на строй вьетнамцев. – Восемьдесят человек. Хрюша, Степашка, Каркуша, Чебурашка, Гена, Карлсон, Лейла, Фатима, Зухра, Хафиза, Зульфия, Фарида, Зарина, Гюльчатай… Гюльчатай! Где Гюльчатай?!

Гюльчатай был за ближайшим кустиком. Сидел и с интересом наблюдал, как паучок, быстро и ловко перебирая лапками, плетет свою паутинку…

На залитой вечернем солнцем улице при входе в редакцию «Нового экспресса» сидели двое нищих: один того неопределенного возраста, какой имеют все бомжи, возможно, если бы не грязь и лохмотья, он оказался бы ровесником Гордеева. Этот нищий сидел, вытянув вздувшуюся, в закатанной по колено штанине ногу, покрытую язвами рожистого воспаления. С ним рядом на корточках сидел молодой парень в засаленной псевдоафганской форме, раскуривая папиросу.

– Подайте на хлебушек, – прохрипел старший по привычке, без особого расчета чего-либо добиться, и, отвернувшись к товарищу, продолжил начатый ранее разговор. Гордеев вошел в парадное и, объяснившись на входе со старухой вахтершей, поднялся на второй этаж. К его удаче Довжик сидел в кабинете и, кажется, не был особенно занят.

– Я опять по поводу Кобрина, – сообщил Гордеев после обычных приветствий.

– А, ну-ну. Он еще на что-то рассчитывает? – осведомился с иронией коллега. – Боюсь, ему не светит.

– Это ты уже говорил, – кивнул понимающе Гордеев. – Но ты понимаешь, я существо подневольное.

– Если твои неудачи тоже оплачиваются, можешь ему смело сказать, без обиняков, что кампания против него продолжится.

– Так они все-таки решили довести дело до суда?

– Зачем «они»? Это сделает твой Кобрин. Не может же он оставить без опровержения нашу, как ему нравится говорить, «клевету». Вот пускай и отдувается. Так что, низкий поклон Думе.

Гордеев покивал в такт его словам.

– Послушай, – начал он приготовленную речь. – Этот Кобрин только что меня напутствовал самыми горячими словами. Как ты считаешь, невозможны никакие варианты компромисса?

– Ну а какой тут может быть компромисс?

– Ну а какой тут может быть компромисс? – повторил вопрос Володьки Гордеев.

– Даже так? – присвистнул Довжик. – А что разумное ты уполномочен нам предложить?

– Деньги, – тихо сказал Гордеев и покраснел. Впрочем, коллега этого не заметил.

– Ну что за варварство. Если бы нужны были деньги, то этот материал до прессы не дошел бы. Твой Кобрин раскошелился бы как миленький, сейчас бы ходил счастливый.