– Не будь к нему слишком строг. Не забывай, что он еврей.

– Есть еврей, а есть жид. Так вот, будь благородным евреем!

– Скажи, – Бейс, огорченный ходом беседы, решил изменить ее русло, – ты не выпускаешь из вида проблему чеченской нефти?

– Мой дорогой, я ничего не выпускаю из вида. Ни одна бомба не упала на нефтеперегонный завод и хранилище. Военные держат слово. Но потребуются вложения, деньги, нефтепровод разбит. Ты по-прежнему готов участвовать?

– Деньги ждут. Прогони Басаева, и мы построим новый нефтепровод.

Бабочка, нежно-желтая, с оранжевыми пятнами, села на плечо Бейса и замерла, сложив крылья.

– Она приняла тебя за цветок, – усмехнулся Парусинский. – Внесу все-таки тебя в атлас цветов. – Он удалился от друга, оставив его в тропических джунглях с бабочкой на плече, стал переходить от одной группы к другой. Для каждой находил свою интонацию, шутку, ободряющее или деликатно укоряющее слово. Шутил с дамами, рассказывал анекдоты, услышанные в узких кремлевских кругах. Давал понять, что стол в трапезной, уставленный фарфором и хрусталем, темными винными бутылками и сверкающей водкой, готов к моменту, когда появится стремительный лимузин и главный гость вечера, несомненный будущий президент, почтит их своим посещением.

Для этого случая перед домом был построен небольшой вольер, куда набросали свежего снега, выпустили двух павлинов и осветили прожекторами. Снег драгоценно сверкал, волшебные птицы, распушив хвосты, ходили по белизне, переливались радугами, издавали тонкие вопли, во время которых на груди раздувались зелено-розовые пышные фартуки, а на голове загорались многоцветные хохолки.

Парусинский приблизился к генерал-полковнику, который любовался павлинами, приоткрыв в улыбке пухлые, почти детские губы. Он был одет в гражданское платье, ладно сидевшее на сухощавом теле, в шелковый галстук была вколота булавка с изумрудом, и пахло рядом с ним вкусным одеколоном и влажным снегом, на который можно было шагнуть сквозь открытую дверь.

– Кого только нет в ваших вольерах! – генерал с восхищением указал на павлинов. – Должно быть, есть и антилопы, и кенгуру, и медведи гризли?

– В моих вольерах есть все. Даже будущие министры обороны и иностранных дел. Только они должны немного подрасти, – простодушно засмеялся Парусинский, заметив, как насторожились розовые хрящевидные уши на голове генерала.

– Вы полагаете, что после выборов нынешний министр обороны уйдет? – Генерал постарался придать своему голосу равнодушное звучание, делая вид, что по-прежнему любуется сказочными птицами.

– Чеченская война вырастила плеяду талантливых молодых генералов. Они, естественно, потеснят пожилых и в Генштабе и в Минобороны. Я думаю, они найдут себе применение не только в военных ведомствах и округах, но и в гражданской жизни. Очень скоро в административной сфере потребуются их воля, умение командовать, быть верными своему президенту.

– Что вы имеете в виду? – Генерал не скрывал своего удивления, жадно впитывал намеки, старался не ошибиться в догадках.

– Все очень просто, – облегчил его задачу Парусинский. – У будущего президента существует программа административной реформы. Наши губернаторы и национальные царьки совсем распоясались. Начинают считать Казань или Уфу чуть ли не столицей России. Калмыкия провозгласила какую-то Джамахирию, придумала какое-то «Степное уложение», по которому кумыс становится обязательным к употреблению. Немец Россель задумал построить Уральскую республику, чтобы легче присоединиться к родной Германии. Со всем этим будет покончено. Прославленные генералы Чечни преподадут урок доморощенным сепаратистам, конечно же не с помощью ковровых бомбежек.

– Кстати, сударь, – дружески фамильярно назвал генерал хозяина, – вы изменили свою позицию по Чечне со времени первой кампании. Вы уже, как я понимаю, не дорожите отношениями с Шамилем Басаевым, и судя по тому, что я слышал недавно от вас, вы были бы не прочь увидеть его могилу.

– Сначала мне бы хотелось увидеть его пробитую голову. А то могилы часто бывают пустыми. И еще мне бы хотелось, чтобы военная разведка тщательно следила за перемещением архива Басаева. Там есть такие документы, которые должны сгореть. Напомните моему другу в разведке, что я на него надеюсь.

– «Алмаз» не должен волноваться, – улыбнулся генерал, глядя на сверкающий перстень. – Политика без дружбы бессильна.

– Будущий президент хорошо о вас отзывался. Я рассказал ему, как вы ловко обвели вокруг пальца американцев. Это ему очень понравилось.

– Я вам расскажу анекдот, который гуляет среди офицеров группировки в Чечне. «Вам не нравятся чеченцы?.. А зря!.. Просто вы неправильно их готовите!..»

Они секунду смотрели друг другу в глаза, проверяя взаимную искренность, а потом громко расхохотались, так что павлины на сырых снегах вскинули точеные головки, хохолки загорелись, как нарядные лампадки.

За просторным окном перед домом были выстроены ледяные терема, прозрачные деревья, хрустальные русалки, богатыри, всадники, колдунья в стеклянной ступе, многоглавый льдистый змей. Все было пронизано цветными лучами, переливалось, сверкало, перетекало одно в другое, отливало красным, лиловым, золотым, дергалось зеленым пламенем, вспыхивало алыми отсветами, словно это были изделия из самоцветов, и хотелось взять пригоршню драгоценных кристаллов.

На эту игру лучей и кристаллических форм взирал епископ, полный, с маленькой аккуратной бородкой, в скромном темном подряснике, с серебряным крестом на груди, за который он держался белыми пухлыми руками, словно крест спасал его от прельщения этой искусительной ледяной красотой.

– Мне это почему-то напомнило иллюминацию в Риме, когда я недавно посещал Ватикан, – сказал епископ, приглашая Парусинского полюбоваться вместе с ним захватывающим зрелищем. – Фонтаны, статуи в дожде казались ледяными скульптурами. На них отовсюду падали цветные лучи.

– Мы, миряне, удовлетворены отказом Патриарха пригласить в Россию Папу. Отказ был вежлив, но тверд. Нашей церкви повезло со Святейшим. Передайте ему мой поклон, владыко. – Парусинский сделал смиренное лицо, изобразив благочестие. Прочитал на лице епископа молчаливое обещание выполнить просьбу.

– Патриарх в последней беседе со мной высоко отозвался о ваших дарениях церкви. – Епископ произнес это с таким выражением, чтобы было понятно, он не только доводит до собеседника мнение Святейшего, но одновременно и сам присоединяется к похвале. – Вологодская епархия молится о вас за ваши даяния в монастыри и приходы. Я слушал колокола, отлитые на ваши бескорыстные вклады. Они прославляют Господа и щедроты радетелей.

– Признаюсь вам, владыко, с тех пор как я крестился, я чувствую духовное преображение. Я грешник, интриган, сребролюбец, подвержен страстям и похотям, но у меня появилось странное чувство вины. Чувство, что я живу не так.

Это было похоже на исповедь. Епископ оборотил крест в сторону Парусинского и сделал едва заметное знамение, словно отпускал грехи.