Еще важнее, что другие исследования прямо опровергают находку D-D&D. Исследование 1997 года показало, что применение телесных наказаний ведет к росту асоциального поведения у детей в белых группах и этнических меньшинствах, и степень этого роста непосредственно связана с количеством полученных ранее наказаний[236]. Три года спустя другое исследование подтвердило, что силовая дисциплина напрямую связана с проблемным поведением у юных афроамериканцев из семей с низким уровнем доходов. Психологи, отметившие этот результат, подчеркнули, что их вывод контрастирует с находкой D-D&D [237].

Идея, будто избиение не наносит детям вреда, если они принадлежат к культуре, где эта практика приемлема, как будто подразумевает, что сами они должны считать наказание оправданным. Малыши еще не способны сформировать такое убеждение, что ставит под сомнение всю теорию. В ходе очередного исследования были опрошены дети старшего возраста (от девяти до шестнадцати лет) в Западной Индии, где широко распространены суровые физические меры воздействия. Их спросили, как они к этому относятся. Оказалось, что наказание одинаково негативно воздействовало на детей, которые считали, что оно целесообразно, и на тех, кто так не считал: «Психологическая адаптация молодых людей, полагающих, что родители должны их пороть, как правило, нарушена в той же степени, что и у тех представителей поколения, которые не разделяют этого убеждения»[238].

И наконец, давайте чисто теоретически предположим, что конкретные негативные последствия, такие как расстройства поведения, на самом деле не обнаруживаются (или, по крайней мере, не сразу) у афроамериканских детей, подвергающихся телесным наказаниям. Это вряд ли доказывает, что физические воздействия безвредны. Если верны мои предположения о коварных последствиях внушения детям, будто любовь можно приравнять к насилию, то исследователи, которые рассмотрят более широкий спектр возможных исходов, вполне могут обнаружить негативные последствия, простирающиеся далеко за пределы этнической и классовой принадлежности.

Опять же, родители, которые приказывают детям или бьют их, могут делать это в попытке научить их или из беспокойства об их благополучии, особенно в тех местах, где все это по умолчанию считается способом выразить неравнодушие. К сожалению, достойные восхищения намерения не гарантируют положительного результата. Плохие поступки, совершенные из благородных побуждений, далеко не так полезны, как хорошие поступки, совершенные из благородных побуждений.

Положительный результат не гарантирован, даже если сами дети считают подобный стиль воспитания выражением любви — или убеждают себя в этом, становясь взрослыми. Мы учимся брать то, что можем получить, — например, если физическое наказание считается единственной альтернативой равнодушию. Но возникает вопрос, почему доступны только эти два варианта. Аналогичным образом я ранее рассуждал о похвале: если детям доступно только условное признание, они впитают его и даже скажут, что хотели бы получить больше. Но это вряд ли можно считать убедительным доводом в пользу похвалы. Не все формы принятия — а также любви, мотивации или способов привлечения внимания детей, когда они поступают неправильно, — одинаковы, и не все в равной степени желательны.

Существует еще один способ использовать различия между группами для объяснения и обоснования особого подхода к воспитанию. Иногда утверждают, что физическое наказание, наряду с более авторитарным стилем воспитания в целом, можно назвать рациональным ответом на жизнь в неблагополучном окружении. Аргумент звучит примерно так: может быть, богатые семьи способны позволить себе роскошь воспитывать ребенка в свободном, прогрессивном и демократичном ключе, но в бедных кварталах дела обстоят совсем иначе. В таких местах от того, насколько дети приучены подчиняться правилам — соблюдать закон, знать свое место, признавать требования властей, даже если они кажутся несправедливыми, — может зависеть в буквальном смысле, доживут ли эти дети до взрослых лет. С этой точки зрения строгая дисциплина вполне адаптивна и, возможно, даже необходима. Мишель Келли, исследователь из Университета Олд Доминион, вместе с коллегами изложила это таким образом: «Последствия неповиновения в соседских общинах с низким уровнем дохода… [где дети] подвергаются большему риску вовлеченности в асоциальную деятельность (в качестве жертв либо преступников)… могут быть намного более серьезными [чем в соседских общинах среднего класса] и требуют более суровых методов предотвращения любой вовлеченности»[239].

Это интересная теория, отчасти потому, что позволяет предположить, будто авторитарная дисциплина обусловлена свойствами окружающей обстановки, а не людей, проживающих в соседской общине (например, их этнической или классовой принадлежностью). Она также напоминает многим проживающим в богатых пригородах белым, что те не имеют ни малейшего представления о повседневной реальности, с которой сталкиваются цветные люди в районах с низкими доходами и высоким уровнем преступности.

Тем не менее у этого объяснения есть несколько изъянов. Прежде всего нет ясных доказательств. Самой Келли не удалось достоверно установить связь между воспитательными методами «черных матерей и опекунов» из низшего класса и тем, насколько они беспокоятся о детях[240]. Кроме объективной оценки опасности у них могут быть и другие соображения для выбора определенного подхода к дисциплине.

Более того, если теория о неблагополучном окружении верна, мы могли бы ожидать, что соотношение наказаний и асоциального поведения детей зависит от места их проживания. Но два крупных исследования — в 1996 году с участием более 3000 подростков из различных этнических групп и в 2002 году с участием 841 афроамериканской семьи — обнаружили, что влияние стиля воспитания не меняется в корреляции от характеристик соседской общины, в том числе от того, насколько в ней распространены правонарушения[241].

Отодвинув в сторону эмпирические данные, мы видим, что аргумент о неблагополучном окружении явно базируется на одной из знакомых нам ложных дихотомий — «принуждение или вседозволенность». Конечно, дети в некоторых районах нуждаются в повышенной защите и усиленном наблюдении, но это не значит, что им требуются — или пойдут на пользу — авторитарное воспитание или физические наказания[242]. Им может быть полезен строгий порядок, но он не равнозначен контролю. Возможно, им нужно более активное участие родителей в их делах, но вряд ли необходимо абсолютное послушание — «делай как я говорю, или будет хуже». (Именно поэтому подход, который я называю работой с детьми, важно не представлять в карикатурном виде, путая с невмешательством и вседозволенностью. Указать на недостатки одного — не то же самое, что привести довод в пользу другого.)