– Герр генерал-полковник! Прошу вас пройти к машине. Русские нанесли мощный удар по флангам третьей и четвертой танковых армий! Генерал-фельдмаршал фон Бок полагает ситуацию критической!

При двухстах орудиях на километр фронта о противнике не запрашивают и не докладывают.

Докладывают о достижении намеченных рубежей и запрашивают о дальнейших задачах.

A.M. Василевский

… Откуда командование взяло эту цифру – двести орудий на километр фронта, майор Джугашвили не знал. Но артиллерию отщипывали по кусочкам отовсюду, откуда могли, везли ночами, с драконовскими предосторожностями, прятали по лесам и перелескам. Леса и рощи были величайшим сокровищем, за которое насмерть дрались артиллеристы, танкисты, пехота. И, кажется, не зря.

Артиллерийский налет оказался для противников полной неожиданностью. Взлетающие в воздух бревна ДЗОТов и блиндажей, разлетающиеся колеса грузовиков и телег, засыпаемые заживо в окопах солдаты – все это было только прелюдией. Скинувшие телогрейки артиллеристы таскали снаряды как заводные. От горячих гимнастерок шел пар, редкие снежинки таяли, не успев долететь до согнутых спин. Когда не осталось ни сил у подносчиков, ни снарядов в ровиках, сзади раздался страшный, никогда не слыханный ранее ни своими, ни немцами скрежет.

В километре справа и сзади другой майор, Флеров, смотрел на часы. Уханье гаубиц справа и слева подбадривало пехоту, но профессиональный артиллерист понимал, что этого мало, мало. Немцы окопались качественно, так, как им не приходилось окапываться с восемнадцатого года. Майора бил мандраж. Его полк еще не принимал участия в бою, даже под Оршей его первую батарею внезапно отозвали с боевых позиций. Затем – вызов в Москву, Кремль, сам Сталин. «Мы, товарищ Флеров, очень рассчитываем на вас. Вы уж нас не подведите…» Подводить товарища Сталина не хотелось совершенно. И закрутилось. Лихорадочное развертывание сразу в полк, минуя дивизион. Учебные стрельбы, тренировки. Перезарядку установки его бойцы теперь проводили с закрытыми глазами за время, втрое меньшее первоначальных нормативов. Флеров понимал, что все это – ради нескольких минут вот этого залпа. И если этот залп не даст нужного эффекта… Хуже всего, что успех зависел не только от него, но и от тех, кто проектировал и производил установки, которые через пятнадцать минут должны были впервые вступить в дело.

Канонада замолкла, красные хвосты сигнальных ракет устремились в небеса за туманной рощей. Еле слышный вой, доносящийся с севера, для поднимающихся сейчас в атаку батальонов был громовым «ура». Но здесь, в двух километрах от передовой он был слабым, уязвимым эхом, которое уже рвал на части треск очередей уцелевших при артподготовке немецких пулеметов.

Майор следил за секундной стрелкой. Словно следуя ее движению, все новые и новые очереди рвали слабый отголосок – немцы вылезали из полузасыпанных блиндажей, трясли головами, пытаясь вернуть слух, и припадали к прицелам, выцеливая бегущие на них фигурки в рыжих шинелях. Стрелка коснулась цифры «12», майор выдохнул застоявшийся за последнюю минуту в легких воздух и сказал простое и даже, вроде бы, обыденное для военных слово: «Огонь». Одновременно с этим впереди поднялся еще один рой ракет, на этот раз – черного дыма. Там, впереди, с внутренним облегчением подчинившись команде, передовые батальоны залегли, уткнувшись лицами в сухой снег. А из-за спины майора, справа и слева, с оглушительным воем и шипением взмыли в небо огненные стрелы. Первый гвардейский минометный полк дал первый боевой залп в своей истории. Подивизионно: первый дивизион – двенадцать машин по двадцать четыре направляющих. Второй такой же – еще двести восемьдесят восемь «эрэсов» – реактивных снарядов, примерно соответствующих по могуществу стапятимиллиметровым снарядам немецкой гаубицы. Третий дивизион – на шасси артиллерийских тягачей – «Сталинцев», восемь по шестнадцать, сто двадцать восемь ракет. И через считаные минуты снова – первый и второй, успевшие перезарядить машины за рекордный промежуток времени. Третий дивизион также принял на направляющие очередной боекомплект, но огня не открыл. Да этого пока и не требовалось. Одна тысяча двести восемьдесят снарядов, рухнувших на передний край немцев меньше, чем за минуту, не могли бы просто выжечь дотла оборону. Все-таки общий вес залпа был для такого дела сравнительно небольшим. Но моральный эффект… Вновь поднявшиеся в атаку батальоны, с диким ревом преодолевшие разделяющее окопы пространство, вступили на черную от вывороченной почвы и гари землю. Между засыпанных окопов и отдельных фрагментов тел временами попадались раскачивающиеся в трансе или безумно смеющиеся фигуры.

Рыжий фельдфебель с белыми глазами на закопченном до черноты лице опорожнял один магазин за другим в серое от дыма небо. Патроны кончились, и вслед за щелчком затвора стал слышен вопль: «Feuerteufels! Feuerteufels!».[16]

Вынести это зрелище было невозможно. Усатый старшина на бегу прошил немца короткой очередью из «ППШ». Тот завалился навзничь и замер с умиротворенным, счастливым лицом.

Вал пехоты следовал дальше, на флангах переваливались через брустверы окопов тяжелые «KB», сопровождаемые бронированной мелочью, облепленной десантом.

За второй волной пехоты двигались хищные «тридцатьчетверки» – тоже с десантом на броне. Изредка то один, то другой танк останавливался, выпуская один-два снаряда по видимой только им цели. Впрочем, то было в основном так, для проформы. Сопротивление было парализовано огненным шквалом.

Машины полка, уже со снарядами на направляющих, медленно ползли вслед за валом наступающих войск. Бывшее шоссе, обезображенное воронками, все еще годилось для «ЗиСов», тем более что заблаговременно подтянутый отдельный дорожный батальон уже наспех засыпал образовавшиеся на дорожной насыпи воронки. За «ЗИСами» шли машины приданного автобата с дополнительными ракетами.

Во главе колонны и параллельно ей, справа и слева, двигались «тридцатьчетверки», еще чуть дальше – кавалерия, резерв атакующей армии. Пока им велено было держаться в тылу, оберегая заодно бесценные установки от всяческих случайностей.

Пыль и дым делали видимость у земли почти нулевой, смотреть следовало в оба. В полосе синего неба слева блеснули крылья. Немцы использовали каждую возможность задействовать свой авиационный козырь, благо еще – таких возможностей было мало. Несколько – десятка полтора, что ли – «Юнкерсов» пытались выйти на цель, но были перехвачены неполным полком на «ишаках». Очереди пулеметов с такого расстояния казались детскими трещотками. Выше шла своя свадьба – новые «ЛаГГи» и «Яки» разбирались с прикрытием «худых». Несколько черных полос отмечали последний путь тех, кому не повезло. Кто кого – было неясно, но, по крайней мере, к вламывающемуся в глубь немецких позиций клину «лаптежники» не прорвались. В принципе, хватило бы одной бомбы – и фейерверк до неба был бы обеспечен. Но, видимо, фрицам было не до них – шестым чувством все ощущали, что паника во вражьих штабах та еще.

До второго огневого рубежа, рядом с хилой рощицей на бывшей нейтралке, добирались почти полчаса. Небритый младший лейтенант из пешей разведки встретил колонну сразу за линией наших окопов и всю недолгую дорогу до рощицы трясся на подножке головного «ЗиСа». Вдоль дороги сидели и курили группки саперов, кое-где рядышком был свален «улов» – противотанковые «тарелки» и маленькие ящички противопехотных мин.