Он был везде и нигде — жестокая шарада. Паренек догадался. Он прибавил шагу, остановился, прислушался, оглянулся через плечо, рука лихорадочно стиснула рукоять новенького меча. Он не издал ни звука, боясь себя выдать, только глаза округлились, и белки блестели как яйцо, только что сваренное и облупленное.

Потом парнишка коснулся серебряного медальона в виде насекомого у себя на шее… и со всех ног припустил по коридору.

Гробец ограничился тем, что позволил ему снова услышать свой смешок. Их тени, слившись, бежали глубоко внизу, когда они пересекли высокий изящный мост, и разделились на перекрестке, где уже двести лет никто не проходил, только чтобы соединиться снова и в миг соединения исчезнуть в беззвучной вспышке пурпурного сияния, которое испускал какой-то допотопный экспонат.

Карлик расслабился. И вот, вышагивая, точно лилипут, каких любят держать при себе в качестве ручных зверьков южные принцы — не хватало только дублета, имитирующего петушиное оперение, и желтых чулок, — он внезапно оказался лицом к лицу со своей жертвой. Юному стражнику было довольно просто обнаружить у себя за спиной старого безумного карлика с ножом в скрюченной руке и странной ребячливой гримасой, искажающей и без того жуткую физиономию, чтобы испытать настоящее потрясение.

— Я… — Гробец посмотрел на свою руку. Он задавался вопросом, как долго он нес нож, не осознавая этого.

Мальчика трясло. Его глаза наполнились слезами. Потом он предпринял мучительную попытку вытащить меч.

— Не надо! — проговорил карлик. — Я не собираюсь…

Возможно, он объяснил бы, чего именно не собирается делать, если бы не услышал приближающийся топот ног, который доносился из коридора.

— Извини, — сказал он юному стражнику и пнул его пониже левой коленной чашечки.

Мальчик осел на пол и замер, глядя на своего мучителя снизу вверх, как раненый зверек. Гробец вытащил его новенький клинок из ножен и взвесил на руке, оценивая баланс. За неимением топора…

— Хлам, — сообщил он, отшвырнув меч на безопасное расстояние. — Заведи чем-нибудь поприличней, как только представится случай.

Он опустился на колени рядом с мальчиком, который даже не шевельнулся, чтобы остановить противника, приставил острие своего ножа к его горлу и взглянул в круглые безнадежные глаза.

— Что это у тебя на шее?

Но парнишка не мог произнести ни слова.

— Не бойся, — сказал Гробец. — Сделай одолжение.

Оба слышали, как приближаются шаги, и ждали.

Ждать пришлось недолго. По коридору шел Рожденный заново. Причудливые кроваво-красные латы указывали на принадлежность могущественному Дому, на черном плаще, который развевался у него за спиной, горел причудливо извитой желтый вензель. Дрожащее, как марево, сияние брони превращало воина в эфемерный образ, существующий лишь в воображении, возникающий и тут же пропадающий из Времени, которое нам известно. Забавные тупые шипы на плечах и удлиненные сочленения делали его похожим на некое ракообразное неизвестного вида. Он не носил шлема, на лице застыло выражение неприступности, и его спутники казались совершенно неподходящей компанией — включая его соплеменницу, мучительно тонкую, бритоголовую. Эта девушка двигалась неуклюже, словно никто до нее не использовал свое тело таким способом. На губах играла бессмысленная улыбка, и она тихонько напевала:

Мы покинем нынче Вегис,

Фал-ди-ла-ди-я…

Рядом шли еще двое: грязный убийца из Низкого Города с походкой разочарованного хищника и физиономией испорченного мелкого аристократишки… и темная молчаливая фигура, похожая на труп, закутанный в расшитый плащ.

Гробец вскрикнул и уставился на них. Потом подался вперед, оторопело хлопая глазами.

— Кромис? — прошептал он.

Боль затопила его. Он забыл про мальчика и шагнул навстречу Галену Хорнраку… Конечно, это был он, угрюмый, как волк, нетерпеливый, обидчивый и вздорный, как девчонка, обнаруживший, что дворец, это древнее путало, не производит на него никакого впечатления — старое здание, не более того.

Карлик подошел и коснулся истерзанной металлической птицы, висящей у него на поясе вместо меча. Несколько секунд он разглядывал лицо убийцы, потом вздохнул. Просто отдаленное сходство. Стоило присмотреться — и становилось ясно: в этих чертах нет ничего, кроме мучительной дикости, которая никогда даже не проскальзывала в чертах поэта-героя. Карлик тряхнул головой и повернулся к Эльстату Фальтору.

— Извини, дружище. Просто показалось…

Фальтор рассеянно улыбнулся, глядя на него сверху вниз.

— Знаю. Они похожи. Что ты сотворил с мальчиком?

Он наклонил голову набок, словно прислушивался к чему-то, чего никто больше не мог услышать, и забыл, о чем говорил. Повисла неловкая пауза.

— Тебе следовало проявить терпение, Карлик, — снова заговорил Фальтор. — Я слышал, по коридорам разгуливает то ли огромная обезьяна, то ли сумасшедший. Увидев кибитку, я…

Он тряхнул головой, словно отгоняя образ, который вставал перед глазами, загораживая реальный мир.

— Я знал, что это ты — больше некому. Прикончишь парня, или он может возвращаться к своим обязанностям?

В голосе Фальтора звучало любопытство, дружелюбие… и ни тени насмешки.

Гробец оскалил гнилые зубы. Всего двадцать лет прошло… Такой прием его немного смутил.

— Я слишком стар, чтобы быть терпеливым, Рожденный заново, — отрезал он. — У тебя все в порядке?

Не дождавшись ответа, он почти с благодарностью повернулся к мальчику — тот поднялся на колени, на его лицо возвращались краски — и задумался.

«Город погружен в мечты и никогда не разделит их со мной. Эти коридоры прокляты».

— Вставай, — буркнул карлик. — Что это за штука у тебя на шее?

Когда паренек не ответил, он снова окликнул Фальтора, но тот не слушал.

В коридоры внезапно хлынул свет — свет, который мог бы заливать сцену убийства. Он стремительно растекался, как дым, потом его засосало куда-то во внешний лабиринт, где он и рассеялся. Тени умчались следом. Старая машина, которая испустила этот жуткий свет и которая так долго отказывалась делать то, для чего была создана, завопила и замахала изъеденными ржавчиной конечностями — она словно очнулась от тысячелетнего сна, осознала свое положение и теперь была охвачена ужасом и отчаянием. Эхо разлетелось стаей летучих мышей.

Под покровом этого безумия незаметно подошел отряд дворцовой стражи — человек десять-пятнадцать в той же форме, черной и цвета олова. Яркий мигающий свет исказил их черты: резко очерченные, они словно утратили связь и плавали, образуя новые отталкивающие сочетания. Люди шагали на цыпочках, точно были не королевскими стражниками, а кучкой любопытных обывателей. Все взгляды были прикованы к карлику. Стражи таращились на него с каким-то диким, неподобающим напряжением. Может быть, они тоже шли за ним, как он за мальчиком, увязавшись за ним еще во внешних залах — из коридора в коридор, тенью его тени? Как он мог не почувствовать взгляд этих глаз — пустых, сверкающих, как у зверей темной ночью?